И не нужно передергивать, господа! Не существует выдуманной вами борьбы между «консерваторами» («защищающими свои привилегии») и «демократами-прогрессистами» (у которых привилегий было еще больше). Налицо бунт вашего класса с целью захвата всей власти в стране. Вы тянете советское общество не вперед, к более прогрессивному общественному строю, но назад, к диктатуре. К буржуазной диктатуре, пусть она и будет выборной. И ради победы вашего класса вы готовы расчленить страну, разрушить государство, обескровить народ. Сегодня борьба идет между вами — разрушителями-чаадаевцами и традициями патриотизма, выраженными в «Бородино» и в «Войне и мире».
Советская Россия. 1991. 5 мая
Интервью с самим собой № 3. (Апрель 1991 г.)
Советская интеллигенция все больше тебя не любит. Книг твоих они не читали, слышали краем уха о первом твоем «скандальном» романе, но твои «консервативные» статьи в советской печати их все больше возмущают.
Я отвечаю им взаимностью. Советская интеллигенция все больше возмущает меня. 13 апреля зашел я в парижский магазин «Глоб». В магазине же, оказалось, происходит встреча с советскими писателями. Седовласые Анатолий Пристав-кин, Лев Разгон сидят, жалуются на то, как ужасна жизнь в СССР, и перечисляют заслуги группы «Апрель». Прогрессивная, замечательная, получается, группа «Апрель», одни белоснежные поступки. И Вацлава Гавела они защищали в свое время (того самого, который только что обратился к НАТО с просьбой принять Чехословакию в члены организации), и на литовском каком-то форуме, приглашенные Ландсбергисом, они присутствовали, и против интервенции «черных омонов-цев» выступили, и в Ереване они были. Короче, кого модно осудить, они осудили, за кого модно заступиться — заступились. И их, таких белоснежных вчерашних советских писателей, вышедших из СП и вступивших в «Апрель», уже 500 человек только в Москве. «Во всем виноваты ОНИ, вы понимаете, о ком я говорю, — обратился Приставкин к собравшимся, — СИСТЕМА». «Над Москвой — черное небо», — уточнил Лев Разгон. И пустился в воспоминания о лагере.
Не вынесла моя душа. Из заднего ряда гаркнул-таки: «А чем вы занимались до 1985 года?! Вы и были эти самые ОНИ, вы же были и СИСТЕМА. Это вы, вместе с такими, как вы, виноваты в том, что сегодня над Москвой черное небо. Между прочим, не по своей воле, но следуя движению, начатому Генеральным секретарем КПСС, вы — взрослые дяди — перевернули пиджаки, вышли из СП и КПСС, приезжаете сюда и стучите здесь на свою Родину».
«Фашист!» — закричал Лев Разгон. За моей спиной тип с грузинским акцентом поддержал его: «Фашист! Вывести его!» Если ты не согласен с их позицией и говоришь им всего лишь, что они оппортунисты, они тебя тотчас же объявляют фашистом. В газете «Куранты» некто Александр Иванов назвал мои статьи «бумажками с интеллектуальной помойки. Пусть даже и с парижской». Не умея полемизировать с идеями, бессильные, они впадают в истерику и кричат. Вот этот-то крик и выдает их. Словарь шестидесятилетних дядей выдает их.