— Что вы от меня хотите? — спросил Тано. — Арестовать меня? Доставить в суд? Пожалуйста, сделайте милость. — И он протянул руки как бы для того, чтобы на него надели наручники.
— Ну, не тяните, говорите скорее.
За их разговором из соседней комнаты следил по монитору Ликата, готовый каждую минуту вмешаться.
— Ты мне не нужен, — сказала Сильвия, — меня заботит только Мария. Она и так уже дважды за тебя поплатилась. Во всем, что с ней произошло, виноват ты — ведь хотели нанести удар по тебе. Постепенно Мария начала входить в нормальную жизнь. Но только она нашла достойную работу, завела друзей, начала обретать покой, как опять появился ты. Ты — главная для нее опасность. Ты как ядовитое растение — все, к чему ты прикасаешься, гибнет…
— Да, вы правы, судья, — спокойно проговорил Тано. — Но на этот раз я не палач, а жертва.
В тот день Сильвия осталась ночевать у Давиде в гостинице. Но прежде, чем лечь спать, между Сильвией и Давиде произошел долгий и мучительный разговор.
Сильвия стояла у окна и смотрела на улицу, отвернувшись от Давиде.
Наконец она задумчиво проговорила, словно разговаривая сама с собой:
— Как бы мне хотелось тут немножко задержаться… Пожить в гостинице, рано вставать, завтракать вон на той веранде внизу, потом гулять по улицам, затерявшись в толпе других гуляющих… Ни о чем не думать…
Давиде спросил:
— Что с тобой? Почему ты не хочешь даже смотреть на меня? Сердишься из-за этой истории с Тано?
Сильвия обернулась и заговорила, все больше горячась:
— Знаешь, ты такой же, как Тано, как те, против кого ты, как говоришь, борешься. Когда тебе связывает руки закон, мешают какие-то ограничения, правила, ты отбрасываешь их, предпочитаешь о них забыть!
— А тебе известны другие способы остановить таких людей, как Салимбени? — тоже начиная горячиться, спросил Ликата.
— Нет, других способов я не знаю. Но если для того, чтобы спасти Марию, освободить из тюрьмы Нину, надо платить ценой жизни ребенка, то лучше отступить, отказаться от борьбы.
— Сдаться? — спросил Давиде.
— Да. Потому что если мы действуем теми же методами, что и они, то, значит, они одержали победу. Разве ты не видишь, что превращаешься в одного из них?
— Да ты понимаешь, кому ты это говоришь? Понимаешь, кто перед тобой? — взорвался Ликата. — Ты хочешь, чтобы я вышел из игры, отказался от борьбы!.. У меня сидит в голове их пуля, мой сын живет за шесть тысяч километров, чтобы из-за меня его не убили. Я двадцать лет прятался, как крыса в канализационном люке, спасаясь от их мести. А ты мне предлагаешь отступиться! Я чувствую, как с каждым днем слабеют вот эти руки, которыми я хочу свернуть шею спруту, задушить зло, очистить жизнь от скверны… Я не могу ждать, не могу отступить. И не боюсь в этой беспощадной борьбе запачкать свои руки…