Он достал листок бумаги, набросал на нем контур большого пальца и показал Элнер.
— Видите ли, Элнер, если брать повторяющиеся узоры и видоизменять их по определенным правилам…
Дороти прервала его:
— Милый, совершенно ни к чему углубляться в такие дебри.
Элнер засмеялась:
— И вправду, слишком уж мудрено, зато вам есть чем гордиться.
— Ну ладно. — Реймонд отложил карандаш. — Итак, — улыбнулся он, — скажите, Элнер, что вам больше всего нравилось в жизни?
— Дайте подумать… Я любила природу, птиц, и диких и домашних, и насекомых тоже.
У Реймонда загорелись глаза.
— И я! Какое у вас любимое насекомое?
— Сейчас соображу… колорадские жуки, кузнечики, мотыльки, хрущи, муравьи, улитки… Постойте, а улитки — тоже насекомые?
— Нет, моллюски, — поправил Реймонд.
— Моллюски так моллюски, но я их всегда любила, и стрекоз тоже, и светлячков, и гусениц, и пчел. — Элнер подняла глаза на Реймонда — Вы уж не обижайтесь, но ос я разлюбила.
— И есть за что, — сказала Дороти.
Элнер продолжала:
— Любила я и церковное пение, и все праздники: Рождество, День благодарения… а особенно — Пасху. Нравилось мне и детство, и взрослая жизнь — свой дом, замужество; еще нравился кофе, а от бекона я и вовсе была без ума, мы с соседом Мерлом даже записались в клуб любителей бекона (Норме, разумеется, молчок). — Элнер вздрогнула, сообразив, что проболталась. — Ой, это мне зачтется как ложь — то, что я промолчала?
Чуть поразмыслив, Реймонд отвечал:
— По-моему, это ложь из разряда «меньше знаешь — крепче спишь». Как считаешь, Дороти?
— Согласна.
— Уф-ф! Вот и хорошо, потому что от Нормы я много чего скрывала, — облегченно вздохнула Элнер. И продолжила: — Нравилось домашнее персиковое мороженое… ореховое у меня на втором месте, но его сейчас почти не делают, а еще зелень репы, картофельное пюре, спаржевая фасоль, жареная окра[5], кукурузный хлеб, печенье. — Элнер перевела взгляд на Дороти. — И пироги, и торты, конечно!
— Столько всего! — одобрил Реймонд.
— И печенка с луком… все от нее носы воротят, а я люблю. А еще рисовый пудинг… Могу и дальше перечислять, если хотите.
— Нет, достаточно, Элнер, — сейчас ваш черед задавать вопросы.
— Я всегда хотела знать, зачем на свете блохи?
Дороти прикрыла рот рукой, едва сдерживая смех.
Реймонд откинулся на спинку кресла, заложил большие пальцы за отвороты жилета, откашлялся.
— Понимаете ли, Элнер, у обезьян — как и вообще у приматов — сложная система ритуалов и ухаживаний, и ловля блох — важная часть общения.
Дороти искоса глянула на мужа:
— Реймонд!
Тот вздохнул:
— Ну не знаю я, какая от них польза. Для чего-то я их задумал, а для чего — забыл.