Страх пересилил гнев, но любовь пересилила страх.
Она позволила ему.
– Что ж, вот и ответ на один из вопросов! – сказала репортер, улыбнувшись в камеру. – Я думаю, вы здесь, чтобы отдать дань уважения Элеонор Эрмиде? Вы слышали сами о ее многочисленных достижениях. Что бы вы еще хотели добавить?
Люси подняла подбородок и улыбнулась. Эти колючие глаза смотрели на нее не мигая, губы замерли в ожидающей улыбке. Она почувствовала, как воздух проходит через нос, горло. Медленный вдох, выдох. Она открыла рот, посмотрела в черный квадрат камеры.
– Она замечательная женщина, – произнесла она.
Не Декларация независимости, но для Люси это было выступлением всей ее жизни.
Репортер с энтузиазмом кивнула, а потом перешла к другой группе людей. Люси стояла неподвижно. Она была ошеломлена. Сердце стучало в ушах, щеки горели, как головешки. Светская болтовня началась снова, но на этот раз она просто подбадривала себя. Она сделала это. Она и вправду преодолела свой страх и произнесла предложение в присутствии посторонних. На весь мир. Она нашла ее голос.
Она повернулась, чтобы посмотреть на Данте. Он помог ей. Он подарил ей маленький толчок доверия, внушил ей веру в саму себя, в чем она так нуждалась. Но все остальное она сделала сама.
Но никакое количество подбадривающих поцелуев и обниманий не сможет стереть из ее памяти то, что она сделала этим вечером.
– Спасибо, – сказала она и повернулась, чтобы уйти.
– Люси, подожди, – сказал он. – Я должен извиниться перед тобой.
Она остановилась как вкопанная, ждала, пока он ее догонит.
– Мы ничего друг другу не должны. Помнишь?
Лифт двигался медленно. Люси уставилась на свое отражение на панелях лифта. Двери открылись на этаже пентхауса. Лампы освещали коридор. Люси шла впереди – десять шагов по паркету, три ступеньки вниз по покрытой шелковым ковром лестнице. Она мечтала стянуть с ноги осточертевшие туфли, сорвать с себя платье, бюстгальтер на косточках и дурацкие стринги, выкинуть все это в мусорное ведро. А затем распахнуть окно и подставить прохладному воздуху ласкать свое тело. Ей хотелось освободиться от этого кошмара.
– Надеюсь, твоя мама наслаждалась этим вечером, – сказала она вместо этого.
– Это был обман, и ты это знаешь. От начала и до конца, – холодно ответил он, проходя через зал и расстегивая запонки.
– Значит, теперь твоя мать виновата в том, что у тебя плохое настроение?
Он тяжело сел на кровать, как будто и вправду был высечен из камня. Снял обувь, ослабил галстук, стянул его с шеи и отбросил в сторону. Быстро расстегнул рубашку. Встал. Повернулся к ней лицом, снял рубашку и предстал перед ней во всей своей мужской красоте.