детей в скотов. Да, это правда. Мы были не детьми, мы превращались в животных на трех ногах, животных, которые ели из мисок, животных, которые помогали только самим себе и никому другому.
Когда мы наконец закончили, я так устала, что, казалось, руки вот-вот отвалятся. Они отяжелели, и я тащила их за собой всю обратную дорогу до подъемника. Голова раскалывалась от темноты – уж лучше бы я ослепла! Под землей не слышно было больше стука. Мы остались последними.
Я потянула веревку и, когда деревянная клеть со скрипом спустилась, подсадила Мики внутрь.
– Отправляйся наверх, – велела я. – Встретимся, когда я закончу сортировку.
Мики кивнула и испуганно на меня посмотрела.
– Со мной все нормально, – заверила я сестру и постаралась улыбнуться, чтобы она не догадалась, как я боялась предстоящей встречи с капитаном.
Подъемник снова пришел в движение. Мики прижала лицо к прутьям и смотрела на меня; еще миг – и мы потеряли друг друга в темноте.
Когда Мики поднялась наверх, клеть вновь опустилась. Теперь была моя очередь. Жмурясь от приближавшегося света, я вдыхала в себя свежий воздух. Казалось, что жизнь снова вливается в легкие. Головная боль отпустила, глаза по мере подъема открывались все шире.
Когда я оказалась наверху, дети уже ушли в сопровождении Задиры и второго пирата. Меня поджидали Голубка и пират с золотыми зубами.
Голубка подвела меня к куче собранного за день угля.
– Когда найдешь самый твердый кусок, отнесешь Белоголовому, а уже потом поешь и ляжешь спать, – распорядилась она.
– А как узнать, какой самый твердый?
– Берешь два куска и ударяешь ими друг о друга; тот, на котором отметина будет глубже – откладывай в сторону. А оставшимся ударяешь о новый кусок и снова отбрасываешь тот, в котором отметина глубже, – так, пока всю кучу не переберешь.
Она уселась за свой стол, уже накрытый к ужину. Еду, как я догадалась, ей приносили с «Ворона» – копченую тюленину с кашей и красное яблоко на блюдце.
Я оглядела огромную кучу угля передо мной. Ну, не безумие ли? Мы целый день без отдыха стучали кирками, подняли из шахты гору руды – а Белоголовому, выходит, нужен один-единственный уголек! Самый твердый. На что он ему? Этак я за всю жизнь не справлюсь. Так и буду сидеть час за часом, колотя одним куском о другой.
Это было трудное задание. В комнате горела лишь пара фонарей, мне приходилось прищуриваться, чтобы сравнить отметины. Иногда я начинала заново: голова уставала, и мне все чаще казалось, что я перепутала и отложила в сторону уголь, который на самом деле был крепче.
Я стерла в кровь ладони, а руки дрожали от напряжения. Наконец у меня остался последний кусок. Самый твердый.