Лариса вынула косметичку. Пыль ярко проявила морщинки в уголках глаз и рта. В волосах люрексом запуталась седина, а ведь окрашивалась перед самой поездкой. Лариса скрученным шарфиком подняла волосы, спрятала предательский люрекс. Наложила на лицо косметическую сметанку, откинулась с полузакрытыми глазами.
Снова пялится этот придурок за рулем. Вот всегда ей встречается что-нибудь такое. Подружки-сокурсницы завидовали: коллектив на комбинате мужской, в девках не засидишься. Только и хватает тех мужиков, чтобы начинать деловые телефонные разговоры с фразы: «Ларису Ивановну хАчу!» И громоподобно ржать, будто выдали Бог весть что остроумное. Летом в самую жару ходят в сандалиях, напяленных на носки!! Мастодонты.
А если редко-редко попадется кто стоящий внимания, так уж готов, с обручальным кольцом на пальце. Ужасно раздражали Ларису (действительно Ивановну) мужчины в обручальных кольцах. Ну что, что, спрашивается, они этим хотят сказать?! Невооруженным глазом видно: подкаблучник, трус, баба в штанах.
«Ай, не трогайте меня, я верный муж». Да кто на тебя покушается, гос-споди! Было бы на что. Сморчок. Давай чапай обслуживай свою толстозадую женушку. На большие-то подвиги силенок не хватит, импотент несчастный. Вот, вот, именно. У мужика в обручальном кольце на лбу вот такими буквами написано: «ИМПОТЕНТ».
Очень, очень полезно мужчинам в обручальных кольцах иногда послушать внутренние диалоги дам.
* * *
В первое же послеинститутское лето она поспешно, как-то нечаянно выскочила замуж. В свадебном застолье плясала до упаду, не замечая ни многозначительных взглядов гостей, ни тяжело опущенных глаз родни. Ни того, как искусно, артистично, оттопырив два пальчика, пил молодой; не закусывая, утирал хищно, нежно алеющие пухлые, как у девушки, губы.
Над дверями уютной квартирки-гнездышка молодоженов, как над воротами Бухенвальда, можно было вычеканить: «КАЖДОМУ — СВОЁ». Раз в два месяца муж запивал, будто по графику. Как хитрый сумасшедший, как зверь, он чуял знаменательный день, вздрагивающими ноздрями втягивал запах предстоящего запоя. Нежно, мягко, на звериных лапах подкрадывался к нему. А в Ларисе по мере приближения к этому дню внутри все тоскливо сжималось.
Хотелось выйти во двор, сесть на скрещенные ноги, поднять голову к небу — и страшно, до мороза по коже, на одной ноте по-волчиному завыть: раскачиваясь телом, раскачивая косматой головой, зажав уши, чтобы не поседеть от собственного воя.
Каждому — своё.
* * *
Сосед-грызун сошел. Его сменил новый пассажир: черноватый парень в кожаной куртке, с большой спортивной сумкой на ремне.