Когда автобус останавливался у железнодорожных шлагбаумов, в тишине становились слышны равномерные, сильные толчки и поскрипывание двух кресел. Пассажиры выворачивали головы, подростки впереди хихикали. Но выше Ларисиных сил было остановиться, на все было плевать. Под утро она провалилась в сон, изнемогшая и воскресшая.
* * *
Проснулась от бьющего в пыльное окно утреннего солнца. Аниса рядом не было. Пассажиры, пробирающиеся к выходу на очередной остановке, сначала задерживали, а потом быстро смущенно отводили взгляд от Ларисы. Кое-кто из мужчин отпускал в ее адрес крепкое злое словцо.
Она, ни на кого не глядя, вложила в кофточку грудь — в кровоподтеках, с огромными яркими, взбухшими и встрепанными, как вот-вот готовые взорваться бутоны, сосками — застегнулась под самое горло. Подняла с пола затоптанный белый плащ. Автобус тронулся.
— Стойте! — возмутилась Лариса. — Человека же оставили.
Антоха обернул приветливое свежее, будто и не было бессонной ночи, лицо.
— Это сосед ваш? Так он еще в четыре утра в Чабрецах вышел. У него и билет был до Чабрецов…
Ну что же. Обиды не было.
Даже вышел он тихо и заботливо, жалея её, чтобы не нарушить сладкий утренний сон. Будь благословлена сегодняшняя ночь, на память о которой он оставил ей целую сумку яблок: таких же прекрасных, темных и благоухающих, как его имя.
Под яблоками на дне сумки что-то чернело. Какой-то ящичек, мотки, лохматились провода, голубела изолента. Она машинально поднесла к уху часики. Нет, стрекотало именно из-под яблок: мирно, как стрекочет будильник на тумбочке у кровати.
— Стойте, — хрипло одними губами, по буквам попросила Лариса. — С- т- о- й- т- е.
Малейшее напряжение голоса напрягало тело, а малейшее напряжение тела могло каждую секунду передаться тикающему в сумке…
Вызванные по мобильнику из ближайшего райцентра спасатели еще не появились. Антоха увел пассажиров в лощину метрах в трехстах. К ним присоединялись все новые водители и пассажиры оставленных на дороге, вытянувшихся слева и справа в длинные колонны автомобилей.
Люди ахали, ужасались, давали советы, вытягивали шеи на брошенный автобус, на одинокую голову, видневшуюся в окошке. Голова по-птичьи поматывалась: то бессильно опускаясь на грудь, то в изнеможении откидываясь на спинку кресла.
Там сидела Лариса с ногой, запутанной, дважды виртуозно продетой в ремень сумки и обвитой проводами. Антоха, пятнадцать минут назад не выдержал и с криком: «Я в саперном взводе служил» — бегом вернулся в автобус. Он сидел у Ларисиных ног и, сопя, постанывая, облизывая пот, перепиливал что-то внизу.