— Бей своих, чтобы чужие боялись!
Эту формулу и хотел использовать капитан. Для того и копался он в аналитике, чтобы найти способ — заставить врага бить своих.
Перед войной и особенно после начала войны русские будут разжигать в народе ненависть к немцам. Это как дважды два. И тут уж всё едино — что германец, что австриец, что швед или датчанин. Из Конотопа, Тобольска или станицы Новодеревянковской не разглядишь, кто есть кто.
Очень хорошо, думал Ронге. Русские начнут разжигать ненависть, а мы им поможем. Пускай знают: немец — значит, враг. Пускай возьмутся за своих инженеров и врачей с подозрительными фамилиями. Пускай бьют гвардию и флот, штаб-офицеров и генералов с адмиралами… Да-да, и к императорской семье пусть повнимательнее приглядятся. Женщина по имени Алиса Гессен-Дармштадтская русской быть не может!
Пускай русские бьют своих. А мы ещё посмотрим, бояться или радоваться.
Ронге заплатил, оставил официанту хорошие чаевые и энергичной походкой двинулся обратно в сторону штаба. Полковник Редль, наконец, умер для него. Скандала получиться не должно. Газеты в Австрии и за рубежом цитируют заявление Венского телеграфного агентства о самоубийстве несостоявшегося начальника императорского и королевского Генерального штаба Альфреда Редля. Он работал без сна и отдыха — и пал жертвой нервного истощения:
Высокоталантливый офицер, которому предстояла блестящая карьера, находясь в Вене при исполнении служебных обязанностей, в припадке сумасшествия…
Глава XVII. Санкт-Петербург. Пощёчина в «Пале-Рояль»
— Скажите на милость, Давид Давидыч, почему на книжных развалах можно купить всё… ну, буквально всё, от прижизненного Пушкина до «Посмертных записок Пиквикского клуба», а Маяковского — не купить?
— А потому, Владим Владимыч, что нету пока у Маяковского книжек. Нету! И покупать нечего. Это вы хотели услышать?
Двое футуристов — или, по Хлебникову, будетлян, — прошли Невским проспектом от Зимнего дворца и Адмиралтейства почти до Знаменской площади. Там перед Николаевским вокзалом недавно соорудили памятник Александру Третьему.
Пётр Первый на Сенатской площади и Николай Первый на Исаакиевской, подтянутые и стремительные, красуются на вздыбленных конях. Александра на Знаменской изваяли на тумбообразном тяжеловозе, вросшем в землю всеми копытами. Сам отец нынешнего императора оказался тоже тумбой, под стать коню, да ещё одели его почему-то в форму железнодорожного кондуктора.
Острословы тут же сочинили загадку:
На площади комод,
На комоде — бегемот,
На бегемоте — обормот.
Скоро у загадки появилось продолжение: