— С писателями ничего не получится, — соврала я в трубку спокойно, стараясь не выдать себя и не хлюпнуть носом, полным слёз. — Машина сломалась. На автобус не успеваю.
— Как знаешь, — сухо и разочарованно сказали мне. Типа, старайся для вас, дураков.
С того дня много воды утекло. Произошло много больших и малых, ярких — и не очень, стоящих — и так себе, событий. Но незыблемым остаётся одно: у нас по-прежнему нет дороги. А есть: изношенные автомобильные подвески, разъезжающиеся в глине ноги, тайный склад грязных бахил в кустах. И бессмертные козы в ложке.
Скотный двор — громко сказано. Скотные дворы — это у соседок с козами, курами, кроликами и поросятами. С молоком, свежими яичками, мясцом, которыми они нас снабжают.
А у нас из скотины собака и два кота. Ещё два семейства синиц. Одно селится в скворечнике сразу после того, как его покидают хозяева. На следующую весну скворцы чистят домик, выбрасывают мусор и сварливо «ругают» квартирантов: «Свиньи! Хамы! Мужичьё! Грязищу развели!»
Другое синичкино семейство давно облюбовало толстый железный столб, поддерживающий ворота. В столбе высверлена круглая дырочка. Оттуда доносится уютное тихое цвирканье птенцов, оттуда выпархивают взъерошенными пульками их папа и мама. Они летают за кормом к собачьей будке. Там для них и стол, и дом: всегда можно найти пух для гнезда и остатки пищи.
За птицами с оконной завалинки лениво наблюдают коты, щурятся, притворно отворачиваются. Они уже давно смирились с тем, что охотиться за «столбовыми» синицами бесполезное занятие. И, чтобы сохранить кошачье лицо, изображают, что крышуют синиц. Вообще, коты ведут себя как уголовные авторитеты: ходят хозяйски вразвалочку где вздумается, сыто валяются на солнышке. Сибариты.
Когда дневная жара спадает, они выходят на разбой и убивают в промышленных масштабах ящерок, лягушат, птичек. Не для того чтобы наесться: эти жирные садюги поперёк себя шире, а просто из удовольствия. Поиграют, убьют и, сразу заскучав, отходят.
Ведут себя как неумная власть, которая разоряет и мешает жить своим подданным. А подданным за короткое северное лето решить бы самые насущные задачи: не протянуть ноги с голоду да успеть вырастить потомство.
Я осыпаю котов ругательствами, обещаю изолировать их на чердаке, натрепать уши, усыпить. Ничего этого я, конечно, не сделаю. Несомненно, коты — зло. Но, боже мой, какое это пушистое, толстопузое, обаятельное и родное зло!
В последнее время меня всё чаще спрашивают не: «Как твои дела?» — а «Как твоя собачка?». Нам идёт семнадцатый год. По собачьим меркам (она у нас немецкая овчарка) ей хорошо за семьдесят. Или уже за 80?