В безоблачном малахитовом небе за окном сияла одна-единственная звезда. Дориан читал при тусклом свете до тех пор, пока было хоть что-то видно. После того как слуга несколько раз напомнил, что время позднее, юноша поднялся, вышел в соседнюю комнату, положил книгу на флорентийский столик, всегда стоявший у кровати, и начал одеваться к ужину.
В клуб он приехал почти в девять часов и нашел лорда Генри в одиночестве, сидящим со скучающим видом в маленькой столовой.
— Генри, мне ужасно жаль, — воскликнул Дориан Грей, — хотя виноват в моем опоздании только ты! Твоя книга совершенно меня заворожила, и я забыл про время!
— Я так и думал, что она тебе понравится, — ответил его друг, вставая с кресла.
— Гарри, я не сказал, что она мне понравилась. Она меня заворожила! Разница огромная.
— А, теперь ты знаешь разницу? — заметил лорд Генри, и они отправились ужинать.
Многие годы Дориан Грей не мог освободиться от влияния этой книги. Или, возможно, правильней сказать, никогда и не пытался. Он выписал из Парижа целых девять роскошных экземпляров первого издания и заказал переплеты разных цветов, чтобы они отвечали любым настроениям и прихотям его переменчивой натуры, над которой он временами совершенно терял контроль. Герой книги — юный парижанин, причудливо сочетавший в себе черты романтика и ученого, стал для Дориана прообразом его собственной личности. Да и сама книга, казалось, излагала историю его жизни, написанную до того, как он ее прожил.
Кое в чем ему повезло больше, чем герою книги. Дориану не довелось испытать того абсурдного страха перед зеркалами, полированными металлическими поверхностями и неподвижной гладью воды, который овладел юным парижанином очень рано из-за внезапного увядания красоты, некогда совершенно исключительной. Дориану это не грозило вовсе. Он не раз перечитывал последнюю часть книги, повествующую о муках человека, утратившего то, что ценил превыше всего, и испытывал своего рода злорадство. Впрочем, нотка жестокости присуща почти любой радости и любому наслаждению.
Ведь удивительная красота, так восхищавшая Бэзила Холлуорда и многих других, неизменно оставалась при нем. Время от времени странные слухи о его образе жизни расползались по Лондону и становились предметом пересудов в клубах, но даже те, до кого доходили рассказы о самых отвратительных похождениях Дориана Грея, не могли поверить в его бесчестие, стоило им увидеть юношу. Выглядел он всегда так, будто его не касались скверны жизни. Люди, говорившие о нем гадости, тут же умолкали, стоило Дориану Грею войти в комнату. Непорочность лица юноши служила им укором. В его присутствии они вспоминали о собственной утраченной невинности и недоумевали, как столь очаровательный и изящный молодой человек смог избежать дурного влияния нашего века, века низменных страстей и распутства.