Юноша прислонился к каминной полке, наблюдая за другом с тем странным выражением, которое бывает у зрителя, всецело поглощенного игрой гениального актера. В нем не было ни печали, ни радости. Лишь жажда зрелищ да легкая нотка торжества сквозила во взгляде. Он вынул из петлицы цветок и понюхал или сделал вид, что нюхает.
— Что это значит? — наконец вскричал Бэзил. Собственный голос показался ему слишком визгливым и странным.
— Много лет назад, когда я был совсем мальчишкой, — проговорил Дориан Грей, сминая цветок, — ты повстречался со мной, осыпал похвалами мою красоту и научил ею кичиться. В один прекрасный день ты познакомил меня со своим другом, который открыл мне чудо молодости, а ты закончил мой портрет, который открыл мне чудо красоты. В приступе безумия — до сих пор не знаю, жалею я о том или нет, — я загадал желание, возможно, ты назвал бы его молитвой…
— Я помню! Я отлично помню! Нет! Быть того не может! Здесь сыро, в холсте завелась плесень. В мои краски въелся какой-то токсин! Говорю тебе, это невозможно!
— Эх, что значит невозможно? — пробормотал юноша, отошел к окну и прислонился лбом к холодному стеклу, за которым клубился туман.
— Ты говорил, что уничтожил портрет!
— Я ошибся. Портрет уничтожил меня.
— Не верю, что это моя картина!
— Разве ты не видишь на ней свой идеал? — с горечью воскликнул Дориан.
— Мой идеал, как ты его называешь…
— Ты сам назвал его так!
— Не было в этом ничего дурного и ничего зазорного! Ты стал для меня идеалом, какого я никогда больше не встречу. А это лицо сатира!
— Это — лицо моей души.
— Господи Иисусе! Кому же я поклонялся! У него глаза дьявола…
— В каждом из нас есть и рай, и ад, Бэзил! — вскричал Дориан в неистовом отчаянии.
Холлуорд повернулся к портрету.
— Боже мой! Если это правда и ты действительно вел подобную жизнь, то ты куда хуже, чем о тебе говорят!
Он снова поднес свечу к холсту и осмотрел портрет. Поверхность выглядела совершенно так же, как в момент окончания работы над ним. Очевидно, грязь и ужас просачивались изнутри. Проказа греха, жившего своей внутренней жизнью, медленно разъедала изображение. Пожалуй, даже гниение трупа в сырой могиле было не так страшно.
Рука художника дрогнула, свеча выпала из подсвечника и зашипела. Он наступил на нее и погасил. Затем опустился на расшатанный стул и закрыл лицо руками.
— Господи Боже мой, Дориан, что за урок! Что за страшный урок! — От окна донеслись рыдания юноши. — Молись, Дориан, молись. Как учат говорить в детстве? «Не введи нас во искушение. Отпусти нам грехи наши. Очисти нас от скверны». Давай помолимся вместе! Молитва твоей гордыни была услышана. Не останется без ответа и молитва раскаяния! Я слишком перед тобой преклонялся. Теперь я наказан. Ты тоже любил себя слишком сильно. Мы наказаны оба…