Ее тело затряслось.
– Я сидела в машине Майка, – объяснила я. – Я не знала. Внутрь я не входила.
– А девочку видела?
– Я видела ее платьица. А где мама?
– Она в Мехико. Оформляет бумаги. Тебе нет восемнадцати. Ты не должна здесь находиться.
– Меня на год переведут в тюрьму для несовершеннолетних преступников, а потом вернут сюда. Я все уже разузнала. Порядок такой, Мария.
– Тебя завтра освободят. Твоя мама не допустит, чтобы ее чадо чахло за решеткой, как дикий попугай в клетке. Так она сказала. Этими самыми словами.
– Где она?
– В гостинице. Она велела передать тебе, что любовь – это не чувство. Это жертва.
– Да.
– Завтра увидимся.
– Да.
– Держись в тени. В бучи не ввязывайся. Будь осторожна.
– До встречи.
– Вот, возьми мыло.
– Можешь мне еще что-нибудь дать?
– Что?
– Дай свои сережки.
В ушах у Марии торчали гвоздики с пластмассовыми жемчужинками. Она, чудо мое, даже не поинтересовалась, для чего они мне понадобились. Мария от роду была такая. Никогда не допытывалась зачем да почему: надо, значит, надо.
Она сняла сережки, положила их мне на ладонь и произнесла:
– До завтра.
Я проследила за тем, как Мария прокладывает себе путь к выходу через скопление разбойниц и убийц.
Она шла в мерцании стеклянного снега.
Вечером я подарила сережки Луне.
– Спасибо, – поблагодарила она. – А ты мозги не выворачивай, знаешь, не пытайся вникать в то, чего ты насмотрелась в тюрьме.
– Кто бы подумал, что боги такие злыдни!
Это были слова, которыми встретила меня мама. На ответ она не рассчитывала.
Ступив за порог тюрьмы, я оказалась не среди деревьев, не среди цветов, а посреди настила из выкинутого тряпья, словно сросшегося с землей. Я шла по бежевым и синим штанам и фуфайкам, сорванным с истосковавшихся по человеческой одежде тел и брошенным на улице.
Почти на всех поверхностях еще лежал вулканический пепел, и на стеклянной пыли пропечатывались наши следы.
Мама вручила мне красный свитер. Я стянула замызганную фуфайку, добытую для меня Луной, и шваркнула ее наземь, где она стала частью сине-бежевого лоскутного одеяла.
У тюремной парковки нас с мамой ждало такси. В нем сидела Мария. Мы залезли к ней на заднее сиденье. Я села посередке. Мария обвила меня рукой.
– На Южный автовокзал, – сказала мама водителю. – Снимай эти шлепки.
Она вытащила из сумки пару теннисных туфель, нагнулась и разула меня, как маленького ребенка. Потом вышвырнула шлепки за окно, словно это были конфетные бумажки.
– Куда мы едем, мам?
– Я собираюсь перемыть в Штатах все тарелки, – ответила мама.
– Нам нельзя задерживаться в Мехико, – сказала Мария. – Ты сегодня должна объявиться в социальном центре, и они, наверное, определят тебя в интернат для несовершеннолетних правонарушителей.