Хосе Роса не жаждал обсуждать древних греков, а тем более слушать, как его уличают в невежестве.
– Да, это интересно, но где же все мужчины? – полюбопытствовал он. – Вам известно, где они, собственно, находятся?
– Как же, известно где. Не здесь.
Мама встала и направилась к нашей двухкомнатной халупе. Она шаркала подошвами по земле, с силой вбивая ноги в шлепки, так что пальцы загибались на мысках, как звериные когти.
– Ждите тут, не двигайтесь, – бросила она через плечо, скрываясь в черных недрах нашего раскаленного цементного жилища.
Мы с Хосе Росой впервые остались наедине. Он посмотрел на меня с сочувствием и спросил своим непривычно мягким столичным голосом, всегда ли моя мама так много пьет.
Я знала, что мама, войдя внутрь, рухнет и отрубится, сморенная пивом и жарой. По маминой походке мне ничего не стоило предсказать, что ее светлая кучерявая шевелюра сейчас вмята в подушку на маленькой кушетке в углу и что очнется она только поздно вечером.
– Пойдемте, – сказала я. – Я кое-что вам покажу.
Мы оба поднялись, и мой учитель пошел вслед за мной вокруг маленького дома на задний двор.
– Вот, – сказала я, – смотрите. Это кладбище бутылок.
Хосе Роса остолбенел перед сотнями и сотнями наваленных горой емкостей из коричневого стекла, над которыми роились пчелы.
Между двумя папайями наискосок от пивного могильника была протянута бельевая веревка. Мама прибралась в доме, но забыла снять с веревки белье. Хосе Роса скользнул взглядом по желто-розовому ряду трусов, безвольно обвисших в недвижном воздухе. Среди них были и рваные, и с бурыми промежностями, посекшимися от яростного трения при маминых попытках отстирать менструальную кровь.
– Сколько тебе, собственно, лет? – спросил Хосе Роса, когда мы повернулись и пошли вокруг дома назад.
Он постоянно вставлял в свою речь всякие культурные столичные словечки вроде «собственно», «в сущности» и «надо полагать».
– Пожалуй, я пойду, – сказал Хосе Роса.
Когда мама перебирала, всех всегда сразу тянуло уйти. Я к этому привыкла.
– Да, мама заснула. Давайте я провожу вас до шоссе.
Он обрадовался моему предложению. Я знала, что горожан джунгли пугают, а он, похоже, был из особо пугливых.
– Зачем вы сюда приехали? – спросила я, когда мы спускались по крутому склону к автобусной остановке. Хосе Роса жил в маленькой комнатке над салоном Рут.
Я наблюдала, как он осторожно ставит ноги в черных кожаных штиблетах на шнуровке, стараясь не наступать на больших красных муравьев. Его взгляд то вскидывался от тропинки к кронам деревьев, то метался по сторонам. Едва начинало смеркаться, и дюжины москитов облепили ему шею и руки. Он пытался от них отмахиваться. Джунгли чуяли столичного жителя.