– Присоединяйтесь, – сказал патэрен уже по-русски. – Пожалюста.
Очередное удивление отразилось у меня на лице, и патэрен это, конечно же, заметил.
– Нет-нет, – сказал он. – Не смотрите на меня так, я японец. Но я еще помню… Да, помню. И помню вашу мать. Так что мы можем поговорить, если хотите. Все-таки память – удивительная вещь…
Он вытянул рукава шахтерской куртки, погрузил в них руки и сложил на груди. Первый человек, который знал русский, от которого я его слышала. Кроме матери, разумеется, и кроме бабушки. Говорил он с заметным акцентом, но все равно говорил.
– Горячая вода – единственное, что эта земля дает даром, – пояснил патэрен. – Пить ее нельзя, однако погреть кости можно. Наверное, этим я и держусь. Попробуйте.
Патэрен придвинул таз поближе и велел принести стул; на стул я села, но греть ноги не собиралась, хотя патэрен всеми силами демонстрировал, насколько это чудесно, закатывал глаза, причмокивал и развевал над тазом поднимающийся пар; вода была явно горячая, так как он то и дело выбирал из воды ступни и ставил их на бортик тазика, и в конце концов патэрен Павел вытащил из таза ноги и пошевелил красными пальцами и подмигнул, упорно соблазняя меня на эту процедуру.
– Спасибо, в другой раз, – отказалась я и стала снимать рюкзак. – У меня к вам поручение. Мама просила…
Патэрен вернул ноги в таз, существо в маске сварщика стояло недалеко, не двигаясь и, кажется, не дыша. Из таза поднялся пар, точно вода в нем была холодная, а ноги патэрена, напротив, чересчур горячими, запах серы снова усилился, он уже перебивал запах жженых костей.
– Горячая вода – это знак нам, – произнес Павел, – что в самую лютую стужу нам будет даровано тепло утешения. Тьма есть всего лишь низшая мера света, самая слабая искра уничтожает тьму. Попарьте ноги, Сирень.
Сварочная маска согласно кивнула, а меня это немного разозлило, я не сдержалась:
– Все, что вы говорите, – неправда. Зачем вы обманываете их?
– Ничуть, – помотал головой патэрен. – Я их не обманываю, я даю им надежду в последний час. И кто знает…
Патэрен улыбнулся шире, и я увидела, что зубов у него нет, ровные розовые десны, при всем при том он умудрялся говорить довольно чисто.
– Надежда, – усмехнулась я. – Где же вы видите здесь надежду? В серном кипятке, склизких камнях и сушеных водорослях? В горчичных ваннах?
– В наших сердцах, – ответил патэрен. – И несомненно, в рении.
Патэрен перешел на японский.
– Ну да, рений… – усмехнулась я. – Вы знаете, там, на сопке, меня дожидается мэтр Тоши, достойный человек в подгузниках. Я не увидела в нем никакой надежды.