– Трость превратилась в лужицу краски. Джеб нарисовал ее, а вода уничтожила… – я хмурюсь и продолжаю: – Значит, сегодня нас защищает вода, а не остров. Но почему лодка не растворяется? И морской конек. Они тоже созданы Джебом. Почему они не тают?
Я вытираю руку о штаны.
– Джеб не рисовал морского конька, – отвечает папа, продолжая рассекать веслами плещущие волны. – Это здешнее животное. Джеб и Морфей приручили его. А что касается лодки… Джеб мне кое-что сказал, когда я спросил про то… существо. Про его двойника. Почему он искажен.
– И что?
– Он начал что-то объяснять про границы художественной реальности. Образы и персонажи с одной картины способны сосуществовать. Большинство созданий Джеба находятся в той обстановке, которая им задана. Но если он нарисовал что-то на чистом холсте… и если оно забредает на чужую территорию… может случиться что-нибудь непредсказуемое.
Я задумываюсь. Теперь понятно, почему Никки может вылетать в зазеркальный мир, а эльф-двойник Джеба – ТК – бродить по коридорам.
– Значит, если что-то нарисовано на картине, где есть вода, оно не растает. А если нет…
– Правильно. Видимо, двойник Джеба смешался с какими-то другими рисунками и начал рассыпаться на кусочки.
Папа говорит это, и я вспоминаю слова нарисованной феи: «От тебя останутся одни клочки». Морфей сказал, что все рисунки знают, как я выгляжу. А Джеб обмолвился, что некогда в его картинах возникло мое лицо. То есть он нарисовал меня.
Может быть, фея решила, что я заблудившийся рисунок, которому нечего тут делать. Ожившие рисунки собирались порвать меня на куски за то, что я явилась к ним. Ну или, как сказал Морфей, они желали отомстить за своего создателя.
По моей спине ползет неприятный холод.
– Элли, – говорит папа уже другим тоном. – Ты должна знать еще кое-что: Джеб не спросил о сестре и матери. Более того, он говорит о них так, как будто они здесь. Как будто он с ними видится.
Слезы, которые я долго удерживала, наконец прорываются и текут по щекам.
– Это я виновата, – говорю я, вытирая лицо тыльной стороной ладони. – Я так обидела его, что теперь он предпочтет остаться здесь и создать для себя фальшивую реальность, чем вернуться в мир, полный дурных воспоминаний.
– Почему ты всё время об этом твердишь? Чего я не знаю? – спрашивает папа и перестает грести.
Мы всего в нескольких метрах от острова. Лучше бы он продолжал работать веслами. Я не хочу начинать этот разговор. Мне и без папиного осуждения плохо.
– Кое-что произошло в день выпускного, – неохотно отвечаю я. – Перед балом.
– Дай я угадаю… тут замешан Морфей.