Точно так же в условиях военного времени поступил бы и я, не ожидая ни решения, ни приговора военного трибунала. Но сейчас никакой войны не было.
Что делать с ним сейчас, в мирное время? Как с ним поступать, когда мне вручили его и приказали при любых обстоятельствах воспитать из него хорошего солдата? С чего начать? Я вообще не имел ни малейшего представления о том, что это был за человек. Говорит, что работал на шахте. Но где и кто его воспитывал? Быть может, подлость он впитал в себя с молоком матери, а может, позже приобрел… Кто, когда и при каких условиях посеял первые семена подлости в душе этого двадцатилетнего парня?
— Не сердитесь на меня… Мне сейчас очень стыдно… — прерывающимся голосом вдруг произнес Лукач.
Я молча, с презрением рассматривал его, а затем отвел взгляд в сторону.
— Всему виной моя жена… — снова заговорил солдат. — Она сказала, что, если я быстро не вернусь к ней, она меня бросит…
Я понимал, что мне уже нельзя отмалчиваться, и сказал:
— Что же вы за человек?! Младенец, которого можно толкнуть на любое дело?..
Лицо Лукача исказила гримаса. Он быстро, с шумом втянул в себя воздух и неожиданно разрыдался:
— Я убью ее!.. До чего она меня довела…
Я не люблю смотреть на мужчин, которые плачут. Может, я и не прав, но я недолюбливаю, презираю таких людей.
— Идите успокойтесь. Зайдете ко мне тогда, когда будете вести себя как мужчина! — строго сказал я ему.
Я понимал, что был строг, но иначе я поступить не мог. Этот солдат совершил преступление, и у меня не было к нему ни капли жалости. Я пока и сам еще точно не знал, как я поступлю с ним, однако какой-то внутренний голос шепнул мне, что я должен решительно вмешаться в его судьбу, вырвать из него все плохое и этим спасти его, если еще не было поздно.
Лукач вышел в коридор и вернулся через несколько минут, чуть слышно постучав в дверь канцелярии. Нетвердыми шагами он подошел к моему письменному столу и, посмотрев на меня печальными глазами, проговорил:
— Арестуйте меня… я это заслужил… Не жалейте меня: я дурной, плохой человек.
Сам не знаю почему, но к чувству неприязни и брезгливости, которое я к нему испытывал, у меня вдруг прибавилась жалость.
Пока солдат находился в коридоре, я успел просмотреть его документы. Из них я узнал, что родители парня до освобождения страны были поденщиками, потом им дали участок в шесть хольдов земли, с которым они, не задумываясь, вступили в кооператив. В семье пятеро детей. Сам Антал Лукач четыре года проработал на шахте.
И вот солдат стоит передо мной и ждет моего решения.