Рука с факелом скрылась, и дверь захлопнулась. В эти дни спокойные бюргеры избегали вмешиваться в уличные беспорядки, особенно если в них принимали участие испанские солдаты. Снова улица опустела, и слышался только звук бегущих ног.
Как раз в тот момент, когда женщина поравнялась с воротами, ее нагнали.
– Пустите меня! – с рыданием молила она. – Пустите! Не довольно ли того, что вы убили мужа! За что вы преследуете меня!
– За то, что вы такая хорошенькая, моя милочка, – отвечал один из негодяев, – и такая богатая. Держи ее, друг. Господи, как она брыкается!
Фой сделал движение, будто собираясь броситься из-под ворот, но Мартин ладонью своей руки удержал его, по-видимому не делая ни малейшего усилия, но так крепко, что молодой человек не мог пошевелиться.
– Это мое дело, менеер, – проговорил он, – вы нашумели бы.
В темноте было слышно только его прерывистое дыхание. Двигаясь с замечательной осторожностью для такой туши, Мартин вышел из-за ворот. При свете летней звездной ночи оставшиеся в засаде могли видеть, как он, не замеченный и не услышанный солдатами, людьми высокого роста, подобно большинству испанцев, схватил их сзади за шиворот и столкнул головами. Об этом можно было судить по движению его широких плеч и бряцанию солдатских лат, когда они соприкоснулись. Но солдаты не издали ни одного звука. После того Мартин, по-видимому, схватил их поперек тела, и в следующую минуту оба солдата полетели головами вниз в канал, протекавший посередине улицы.
– Боже мой! Он убил их! – проговорил Дирк.
– И как ловко! Жалею только, что дело обошлось без меня, – сказал Фой.
Большая фигура Мартина обрисовалась в воротах.
– Фроу Янсен убежала, – сказал он, – на улице никого нет. Я думаю, и нам надо поспешить, пока нас никто не видел.
Несколько дней спустя тела этих испанцев были найдены с расплющенными лицами.
Это объяснили тем, что они, вероятно, напившись, затеяли между собой драку и, свалившись с моста, разбились о каменные быки. Все приняли это объяснение, как вполне согласное с репутацией этих людей. Не было произведено никакого дознания.
Оба солдата полетели головами вниз в канал, протекавший посередине улицы
– Пришлось покончить с собаками, – сказал Мартин, как бы извиняясь, – прости меня, Иисус, я боялся, как бы они не узнали меня по бороде.
– Да, в тяжелые времена нам приходится жить, – со вздохом проговорил Дирк. – Фой, не говори ничего обо всем этом матери и Адриану.
Фой же подталкивал Мартина, шепча:
– Молодец! Молодец!
После этого приключения, не представлявшего собой, как то должен помнить читатель, ничего особенного в эти ужасные времена, когда ни жизнь человеческая, особенно протестантов, ни женская честь никогда не были в безопасности, все трое благополучно добрались до дому, никем не замеченные. Они вошли через заднюю дверь, ведшую в конюшню. Им отворила женщина и ввела их в маленькую освещенную комнату. Здесь женщина обернулась и поцеловала сперва Дирка, потом Фоя.