Он точно потусторонний дух, уводящий меня от жёлтых огней живых во тьму смерти. И я не понимаю, почему покорно иду за ним по лужайке, почему ступаю под сень шуршащих деревьев.
Мох проминается под босыми ногами, весело пружинит. Ни единая веточка, шишка или корешок не ранит непривычных к таким прогулкам стоп. Будто лес заговорённый, волшебный.
Кажется, лес шепчет что-то.
— Ариан… — испуганно впиваюсь в его ладонь. — Ариан, разве нам не надо разобраться с покушением?
Он странно улыбается, и я срывающимся голосом молю:
— Давай разберёмся с покушением. По горячим следам. А?
— Нет там следов. Лунных воинов на место я уже вызвал. Но следов нет. Кто-то совсем обнаглел. Кто-то решил, что ему позволено распоряжаться жизнью моих жриц.
Его глаза так вспыхивают, что заливают светом лицо. Свет сочится по сосудам на его руках, охватывает кожу мерцающей сетью.
— Ариан! — пытаюсь вырваться, но он рывком притягивает к себе.
Голая кожа к голой коже ощущается головокружительно остро. Чувствую сумасшедшее биение его сердца. Разливающийся по Ариану свет пульсирует ему в такт, пока не окутывает всего целиком непроглядным сияющим пологом.
И тут же рядом взвывают волки.
Выступают между деревьев сразу трое серых со вздыбившейся шерстью и шальными жёлто-зелёными глазами. Проникающий сквозь листву лунный свет пятнами белит их шкуры.
Из света гремит голос Ариана, совсем не похожий на тот, каким он говорил со мной дома.
— На жрицу покушались. Этот факт отрицать. Проверить, были ли чужаки у озёрного города. Осмотреть сваи. Следить, не пойдёт ли кто на встречу с посторонними.
Кивнув, волки отступают в прореженные серебром тени, исчезают за деревьями.
Опускаю взгляд и с удивлением обнаруживаю себя объятой сиянием Ариана, точно платьем.
— Идём, — спокойнее произносит он и тянет за собой.
Становится как-то легче…
Мы движемся по дороге. На ней нет ни колей, ни вытоптанной земли: обрамлённое деревьями полотно мха ведёт нас под более густые кроны. Туда, где всё реже и реже пробиваются ручейки лунного света.
— Лунный мир, — почти шепчет Ариан, — это не только стаи, не только оборотни. Здесь много удивительного и прекрасного.
И шепчет с такой любовью… а после слов Велиславы казалось, он свой мир недолюбливает, но нет же: свет стекает с его лица, точно вода, и на этом лице не гнев и не безразличие, а предвкушение таинства.
Может, я не подхожу ему как жена, но это не запрещает наслаждаться моментом и миром.
Пронзительно ухает филин. Трепещет листва. Звуков с озера не слышно, будто нас от всех отгородило. Оборачиваюсь: а дороги позади нет — сплошные деревья.