Сарай выглядела крайне озадаченной:
– Ясненько.
– Ничего тебе не ясно, – улыбнулся Лазло.
– Честно говоря, да, – не спорила девушка.
– Если бы не эта испорченная рыба, – тихо проговорил он, словно делился секретом, – я бы стал монахом.
Даже несмотря на то что Лазло сам вел к этому разоблачению, решив подурачиться, произнеся слова вслух, ему стало как-то не до шуток. Возникло чувство, что в тот день, когда его отправили в библиотеку, он чудом избежал неминуемого. Почти те же ощущения у него возникли, когда шелковые сани пересекли некий невидимый барьер и призраки начали испаряться.
– Я бы стал монахом, – повторил он уже с неприкрытым ужасом. Лазло взял Сарай за плечи и убедительно заявил: – Я очень рад, что не стал монахом.
Она до сих пор понятия не имела, о чем он говорил, но чувствовала, что для него это важно.
– Я тоже рада, – чинно произнесла девушка, не зная, смеяться ей или нет. Если в мире и существовал статус – «не-монах», достойный празднования поцелуями, то это он.
Поцелуй вышел удачным, но не настолько поглощающим, чтобы создавать дерево. Сарай снова открыла глаза – такая мечтательная и томная, как фраза, наполовину переведенная на новый прекрасный язык. Рыбная палатка исчезла. На ее месте возникло что-то другое. Черный шатер с золотыми литерами.
«Почему бы не полетать?» – прочитала она. Почему бы не полетать? Она не видела поводов отказываться.
Почему бы не полетать?
Сарай радостно повернулась к Лазло. Вот и сюрприз!
– Крылотворцы! – воскликнула девушка и снова его поцеловала.
Они зашли рука об руку в черный шатер, но оказались в просторном светлом дворике под открытым небом. Со всех сторон их окружали балконы, и повсюду стояли манекены в диковинных нарядах – костюмах из перьев и платьев из дыма, тумана и стекла. Все шли в наборе с очками – как у Солзерин, только более странными, со светящимися желтыми линзами и загадочными часовыми механизмами. У одних даже был хоботок бабочки, свернувшийся, как побеги папоротника.
И, естественно, каждый манекен был украшен восхитительными крыльями.
К хоботку шли крылья бабочки. Одна пара была оранжевой, как закат, с кончиками в виде хвоста ласточки и черной окаемкой. Вторая – переливающимся чудом из изумрудного и индиго, с рыжеватыми пятнышками, как кошачий глаз. Там даже были крылья мотылька, но бледные, как луна, а не сумеречные, как у мотыльков Сарай. Каких вариаций там только не было: и как у птиц, и как у летучих мышей, даже как у летучей рыбы! Сарай замерла перед одними, покрытыми мягким оранжевым мехом.
– Что это? – поинтересовалась она, проводя по ним рукой.