Это было просто, учитывая любовь Греты к соку пырея.
В последний день, когда взошло солнце, меня растолкала Кларисса.
— Пора платить, — сказала она.
Я решил, что очень неплохо потратил деньги. Что такое семьдесят три тысячи долларов для парня, больного Какимтотамитом?
Остаток утра я провел, думая о том, как сказать Фионе, что теперь у нее есть официальная причина обратиться за социальными дотациями.
А потом раздался стук дверного кольца.
— Тебе станет лучше, как только они придумают название, — сказал Кадахи.
Он стоял у меня в кухне и размешивал чай — огромный человек в спортивном костюме с неоновыми вставками.
Когда-то он был капитаном национальной сборной по толканию ядра.
— Мне плевать на название, — сказал я. — Я просто хочу жить.
— Я тоже хочу, чтобы ты жил, дружище, — сказал Кадахи. — Поверь мне.
— Я тебе верю, — сказал я.
Кадахи был самым древним моим другом. Самым лучшим и самым закадычным. Может, временами мы разбегались, я — во мрак за дымчатыми стеклами корпоративной жизни, Кадахи — в свои далекоидущие деловые предприятия, заключавшиеся в импорте заграничных невест, но мы никогда не позволяли нити нашей дружбы оборваться. Для этого между нами было слишком много правды и недостаточно слов.
Мы вместе бегали по свекольным полям и пустырям нашего детства, спали во дворе под звездами, удирали ночью в лес, прихватив бутылку семейного виски. Мы выжигали городские березы самодельными огнеметами — жгли коконы шелкопряда. Мы называли это Мотылькост. Мы стояли за сараем и слушали, как среди грохота грабель и банок с краской наши отцы выясняли, кто из них — мужик круче.
Этот случай мы не обсуждали никогда.
— Знаешь что, — сказал Кадахи. — Надо было позвонить мне раньше, после того, как ушла Мариса. Я мог бы тебе найти новую женушку меньше, чем за десять штук. Сиськи, приятный акцент. И благодарность за освобождение от ига развивающегося рынка.
— Что сделано, то сделано, — сказал я.
— Вот это правильно, — сказал Кадахи. — Это слова человека, который хочет жить!
— Рано еще гроб для меня сколачивать, — сказал я.
— Именно, дружище! — сказал Кадахи. — Никаких гробов, никаких венков, никаких траурных лент.
Он мощно крутанулся на линолеуме. Лента чая из чашки описала за ним тугую орбиту. Чашка разлетелась о стену.
— Вот дерьмо, — сказал Кадахи.
— Отличный бросок, — сказал я.
Кадахи поселился у меня в свободной комнате, вложившись толстой пачкой денег, которую вытащил из кармана спортивного костюма. Мы готовили море вкуснятины по рецептам из газет — телятина в марсале, седло ягненка, — чуть ли не до утра играли в «блэк-джек» и смотрели старые вестерны по видаку.