— Обход.
— Вы собираетесь подоткнуть мне одеяло?
— Мог бы, но ты ведь все равно потом отправишься на свидание с инвалидным креслом.
— Тут нет никаких секретов, да?
— Рени, — сказал Генрих. — Бедная девочка приехала сюда с мыслями о чудесах. Как и ты. У людей полно безумных идей. Даже у таких умных, как Рени. Они думают, что им удастся преодолеть свои личные трагедии. Они употребляют выражение «личная трагедия». Но я испытываю очень глубокие чувства к Рени, этого не отнять. Можно даже сказать, одичавшие колонии чувств.
— И никакого уважения к липучкам.
— Приватность — это тупик, Стив. Как там говорят? Последнее прибежище мешков с дерьмом.
— Вы читаете все классификации?
— Я заплатил за ручки, друг. И за бумагу. Как ощущения от того, что в тебя сегодня стреляли?
— Так вот что это было!
— Круто. Как там твое загадочное разложение?
— Не могу сказать точно.
— Хороший признак.
— Симптомы появляются и исчезают.
— Как положено.
— Это не просто у меня в голове.
— Слушай, если это у тебя в голове, значит, и в тебе тоже.
— Я постараюсь это запомнить, — сказал я. — Или же моя голова. Что вы делали с Трубайтом в хижине воспитания?
— Акушерствовал.
— И что произошло?
— Ты же был там.
— Он мертв?
— С чего это?
— Потому что его вещи были здесь. Потому что я слышал эти крики. Потому что вы…
— А вот теперь осторожней. Я — что?
— Не знаю.
— Вот именно, не знаешь, так ведь? Снова умозаключаешь?
— Я хочу уехать отсюда.
— И куда же?
— Домой.
— А где у нас дом?
— Блядь, — сказал я. — Вот вы мне и расскажите.
Я закатил истерику. Я решил закатить истерику. Это была практика, которую я отточил в агентстве. Иногда, если я не был в чем-то уверен, оказывалось разумным притвориться слетевшим с катушек. Своевременный припадок, страсть на заказ, достойная зарплаты. Может, и мои истерики характерны для офисной культуры, как доставка персонала домой по ночам или регулярный массаж в понедельник. Не трогайте Стива, предупреждали люди — правда, они говорили нечто другое, ибо, как я уже, кажется, говорил, я не Стив. И теперь я носился по хижине в поисках реквизита. Сносить мебель и пинать ее — важная часть представления. Я дернулся к фонарю, мечтая посмотреть, как горит сухое дерево. Генрих вытянул ногу. У меня было время ее обогнуть, но я все равно упал. Финал — самая сложная часть истерики. Его нога стала для меня неоценимым даром.
— Успокойся, — сказал Генрих.
— Спасибо, — сказал я.
— Ты спокоен?
— В крайней, бля, степени.
Генрих протянул мне руку.
— Слушай, — сказал он. — Это твой дом. Ты должен принять этот факт. Принятие — ключ ко всему. Мне нужно, чтобы ты стал героем собственной жизни, Стив. А еще мне нужна твоя помощь.