Мариса стояла у обочины в немыслимом транспортном средстве для пригородов — должно быть, последнее слово. Было видно, где в средстве крепились пулеметы, куда пристегивать раненых. Цвет — близкий родственник морской волны. Мы забрались на заднее сиденье, Мариса кивнула нам, и мы погнали к холмам. Тачка сотрясалась от Баха.
— Ты когда-то называла это «мат-роком», — сказал я.
— А теперь я это ценю, — ответила она. — Теперь я стала искушенным ценителем.
Мы проехали типовой видеопрокат и лавку, торгующую свечами «с местным ароматом». «Латте Да» — самое стильное кафе в Тенакилле — рекламировало публичные чтения сонетов в пользу жертв жертвенной культуры.
— Между прочим, — заговорил я, — это Лем.
— Нормально, Лем, — отозвалась Мариса.
— Спасибо, что приехала за нами, — сказал я.
— Я так понимаю, это не просто визит вежливости.
— Я думаю, мы весьма вежливы, — возразил я.
— Глядите, — вступил в разговор Лем, показывая пальцем в окно, — белый пошел.
— Паренек — просто находка для комедии, — сказала Мариса.
Со стены приглушенно бормотали новости бизнеса. Уильям спал на сборном замшевом диване. Лаптоп потихоньку съезжал с его лап. Тапочек свалился на ковер. На пальцах ног были заметны синяки.
— Ой, — сказал Уильям, проснувшись. — Эй. Ух ты. Здорово. Вот это да. Гляди-ка. Эй. Привет. Заходи, садись.
— Он звонил, — сказала Мариса. — Я не хотела тебя отвлекать.
— Торгую прямо во сне, — сказал Уильям. — Спящий брокер.
— Он не сообщил мне, зачем приехал, — сказала Мариса. — Сказал только, что хочет поговорить с нами обоими. Кофе?
— Кофе, — сказал Уильям. — Впечатляет. Кофе?
— Я участвую, — ответил Лем.
— Он участвует. Впечатляет.
Уильям взглянул на свои опухшие пальцы на ногах.
— Думал, к нам псих забрался, — сказал он. — Взломщик. Вот я и пнул сервант.
Мы немного посидели молча. Уильям, казалось, совершал со своего ноутбука некие жизненно важные транзакции. Заглянув ему через плечо, я увидел, что он меняет обои на рабочем столе с морского пейзажа на корзину с яблоками. Лем внимательно наблюдал за графиками движения ценных бумаг на экране, висевшем на стене. И вид у него при этом был такой… всеотменяющее изумление.
— Тебе кто-нибудь объяснял когда-нибудь всю эту хрень? — поинтересовался я.
— Что именно? Почему «биотеки» падают?
Мариса вернулась с подносом, заставленным чашками с капуччино.
— Корица? Мускатный орех? — спросила она. — Я рекомендую кардамон.
— Она никогда с этой дрянью не ошибается, — сказал Уильям. — Я прав?
— Мы обычно пили растворимый, — сказал я.
— Дорогая, это правда?
— Боже, — сказала Мариса. — Я уже и не помню. Вполне может быть. Похоже на тот образ жизни, что мы тогда вели.