— Бандюга, — равнодушно сказал Филатов. — Он прятался до сих пор, а теперь я знаю, где он всплыл. Но Кости у него уже нет.
— Юра, я последний раз спрашиваю: где этот Гуссейн?
— В Зябликово, — он сказал адрес. У него там квартира и охраны немерено. Но Кости там нет, это я сразу говорю.
— Ладно, проверим, — тихо сказала Юлия и улеглась рядом с Филатовым. — Давай спать, Юрик, завтра понедельник — день тяжелый.
Филатов оделся и вышел из спальни. Василиса Романовна, которая на этот раз была дома и в эту минуту проходила по коридору, окинула его неприязненным взглядом и отвернулась, даже не предложив позавтракать. Десантник накинул куртку, спустился по лестнице и поехал домой, зная, что, если произойдет что-то важное, его найдут.
По дороге он набрал телефон Пака, которому накануне предусмотрительно оставил мобильник. Тот ответил сразу.
— Пак? Это я. Как у вас?
— Порядок, — раздался насмешливый голос корейца. — Не знаю, как от девушек отбиться. Катя все тебя спрашивает, а Таня Костика обхаживает. Сейчас гулять пошли. Да не беспокойся, вчетвером и в сопровождении Петровича! У тебя что?
— Пустота, и звезд не видно.
Кореец помолчал.
— Ты не шути с этими вещами, идущий. Возможно, тебе предстоит встретиться с таким предательством, которого ты, даже с твоим огромным опытом, представить не можешь.
— Ты это знаешь или просто так… предвидишь? — спросил озадаченный Филатов.
— Чувствую. Будь здоров. — Пак отключил связь.
Когда десантник, заехав по дороге в магазин и затарившись спиртным и закуской, подрулил к своему подъезду, на лавочке его ждала совершенно немыслимая компания. И если к виду вечных и постоянных Гали и Геры он привык, то белорусского Шурика через месяц после знакомства с ним он увидеть не ожидал.
Гера был пьян «вусмерть» и валялся на асфальте, представляя из себя прекрасную мишень для плевков прохожих и дубинок невыспавшихся ППСников. Шурик откачивал как мог пьяную Галю и, увидев появившегося во дворе Филатова, издал торжествующий рев, свидетельствующий о том, что союз двух самых славянских республик имеет право на жизнь.
— Юра, давай их затащим в квартиру, если ты не возражаешь. Поговорим потом…
Хмыкнув, Филатов помог Шурику уложить на диване двух невменяемых алкоголиков и попутно выслушал историю о том, как человек становится бомжем.
— Ты даже не можешь себе представить, Фил, — говорил Шурик, когда они сидели на кухне, в паузах между словами поглощая салат из крабовых палочек, — какой это невероятный труд — работать бомжем. Хоть я всего лишь учитель труда, — учу детей рубанок правильно держать, — но я человек социальный, то есть занимаю в социуме свою нишу. Они же этот социум в гробу видали. И самое главное, я понял, что они ни за какие коврижки в него возвращаться на захотят! Потому что считают свое существование именно работой, ни больше ни меньше. Но если мы работаем на социум… Ну, ладно, ладно, — махнул он рукой, заметив ироничный взгляд Филатова, — если я работаю на социум, то они работают для поддержания жизни. То есть просто-напросто руководствуются инстинктами. И, Фил, как это затягивает!