Официант принес напитки и спросил, готовы ли мы сделать заказ.
– Пожалуйста, подождите немного. Мы еще даже не заглядывали в меню.
Милли глотнула мартини и скривилась.
– В чем дело? Коктейль не тот?
Милли покачала головой, сделала еще один глоток и снова скривилась.
– Коктейль отличный. Ты ведь не бросишь меня здесь, в Нью-Йорке? С собой у меня только пятнадцать баксов.
– Ну… могу оставить тебя в Центральном парке. Да и в Вашингтон-Хайтс кое-где еще довольно людно.
– Дэви!..
– Ладно, ладно. Я тебя не покину.
Милли как-то странно на меня посмотрела.
– Что? Я думал, ты вздохнешь с облегчением.
– Слова ты подобрал примечательные. – Милли облизала губы. – Хотя не столько примечательные, сколько чересчур точные.
– В смысле?
– «Я тебя не покину». В этом дело, да? Она снова тебя покинула?
– Она погибла, а не сбежала.
– Она покинула тебя навсегда, – кивнула Милли.
Я почувствовал, что злюсь:
– Извини, я отлучусь на секунду.
Я резко встал и пошел в уборную, но там оказалось занято. Я прижался к стене, плотно скрестив руки на груди. Я смотрел перед собой, но не видел ничего. В уборную мне особо не хотелось, но я боялся накричать на Милли. Мама стала жертвой террористов, а не бросила меня! На этот раз не бросила…
Никто не смотрел, поэтому я прыгнул в ванную стиллуотерской квартиры. Ударить бы что-нибудь, и посильнее! Тарелок не осталось – бить нечего. Я опустился на колени у кровати и принялся лупить матрас. Я ударил его раз двадцать с такой силой, что ладони заболели. Потом я сделал несколько глубоких вдохов, зашел в ванную и сполоснул лицо.
В памяти четко запечатлелся тротуар у ресторана, туда я и вернулся. Старшая официантка увидела, как я открываю дверь и захлопала глазами:
– Я не заметила, как вы вышли.
– Захотелось на воздух, – ответил я, пожав плечами.
Старшая официантка кивнула, и я вернулся за столик. Отсутствовал я около пяти минут.
Милли вздохнула с облегчением:
– Официант снова подходил. Нам пора взглянуть на меню.
Следующие десять минут мы выбирали и заказывали еду. Когда мы снова остались одни, Милли не захотела говорить ни о чем серьезном. Думаю, боялась снова испугать меня.
– Милли, прости, но о том, что связано с мамой, я пока рассуждаю не слишком здраво. Эту тему мне лучше не поднимать.
Милли кивнула. В свете свечи она казалась очень бледной, зато ладони пылали алым: она снова прижала их к стеклянному подсвечнику. Мое раздражение растаяло как воск. Она такая красивая, такая привлекательная! На глаза навернулись слезы. Я отвернулся к стене и проговорил:
– Милли, я скучал по тебе.