И всё это шевелилось.
Всё двигалось в таинственном танце. Небо видимое и невидимое билось в ритме какого-то непонятного пульса.
— Как живое, — сказала Диана.
Наш краткий миг сознательной жизни налагает на нас предрассудочное ограничение. Мы считаем то, что движется, живым, а неподвижное мёртвым. Живой червяк роется под неподвижным мёртвым валуном. Звезды и планеты движутся, но лишь подчиняясь мёртвым законам тяготения. Если камень падает, это не значит, что он ожил. А орбитальное движение — то же самое падение, только продлённое до бесконечности.
Но если продлить наше эфемерное существование, как это сделали гипотетики, привычное различие исчезнет. Окажется, что звёзды тоже рождаются, живут, умирают и питают своим погребальным пеплом новые звёзды. Сумма их движений не примитивна, а бесконечно сложна, представляет собою пляску притяжений и ускорений, прекрасную и устрашающую. Устрашающую потому, что, как и землетрясение, живая звезда оживляет то, что казалось мёртвым и неподвижным. Потому что наши глубочайшие органические тайны, наши совокупления и рождения, оказываются вовсе не тайнами. Звёзды так же кровоточат и рождают. «Ничто не пребывает, но всё течёт». Не помню, где я это вычитал.
— Гераклит, — вдруг выпалила Диана.
Оказывается, я произнёс это вслух.
— Все эти годы… Там, в «большом доме», все эти пропавшие, на хер, годы, я знала, знала…
Я прижал пальцем её губы. Я знал, что она знала.
— Пошли в дом, — сказала она. — Пошли обратно в ту спальню.
* * *
Окно мы не зашторили. Беспокойные вращающиеся звёзды бросали блики в комнату, на мою кожу, на её кожу, как городские огни сквозь мокрое от дождя стекло, безмолвно, беспорядочно. Мы не произнесли ни слова. Слова бы только мешали, любое слово было бы ложью. Мы занимались этим молча, и, лишь когда это завершилось, я обнаружил, что думаю: «Да пребудет. Только это. Пусть останется».
Небо снова почернело, когда мы уже заснули. Небесные фейерверки потускнели и исчезли. Китайская атака, по большому счёту, оказалась малозначащим жестом. Тысячи людей по всей планете погибли в результате глобальной паники, но прямых жертв не было ни на Земле, ни, полагаю, среди гипотетиков.
На следующее утро солнце взошло по расписанию.
Меня разбудил звонок домашнего телефона. В кровати я оказался один, Диана сняла трубку в другой комнате и пришла сказать мне, что звонил Джейс, что дороги свободны и они в пути.
Она уже приняла душ, оделась и пахла мылом и свежестью.
— И что теперь? — спросил я. — Вернётся Саймон, и ты уедешь? И эта ночь ничего не значит?