— А вот и наша красопета! — увидев меня, завопила тетка.
— Явилась, — вторила другая.
Я растерянно уставилась на двух заговорщиц. В том, что заговор был, убедилась через секунду.
— Это она — больше некому!
— Ну, да, не наши же мужики!
Тетки отбросили в сторону ножи и капусту, надвинулись, уперев руки в бока и посмеиваясь, и вдруг схватили меня с двух сторон. Одновременно. Я вскрикнула, они схватили меня под руки и попытались ткнуть лицом в мусорное ведро. Я выворачивалась, но понимала, что силы, мягко говоря, не равны.
— Шляется, шляется, с нее течет, а она ландыши…
Снова попытка сунуть мой нос в ведро и снова я вывернулась. Надолго ли? Я — мышь для двух толстых кошек. Неподвижная мишень для снайпера.
Я задыхалась, вскрикивала и понимала, что проигрываю, что мне придется не только увидеть, но и вдохнуть запах чужой прокладки. Она валялась на дне ведра, распластавшись и вобрав в себя кровь как минимум вселенной.
Меня ударили по щеке, — неряшливые пальцы с заусеницами, — мой ноготь сломался о край стола, я разозлилась и схватила нож. Его лезвие стало преградой между мной и двумя ненормальными. Острое лезвие. Надежной преградой.
Смогу ли? Даже вопроса такого не было. Да, если придется.
Тетки замешкались, оторопело глядели то на капусту, то на меня, сделали шаг назад.
— Чокнутая, — сказала одна из них. — Он же острый.
Я рассмеялась.
— Вот именно, — подтвердила, — именно.
И уже дальше — на их языке, чтобы доходчивей. Нет, молдавского не знала, но хорошо уличный жаргон — неплохая замена, как оказалось. Благо, детство не подкачало.
Если перевести на русский обыкновенный, то я сказала, что живу в своей стране, и если убью этих мутантов, сидеть буду на Родине, вот им придется сдохнуть в чужой стране. Сдохнуть, и сгнить здесь.
Тетки хлопали ресницами, злились, молчали, но по глазам видела — не оставили намерений увидеть мой поцелуй с прокладкой.
— Я — одесситка, — крикнула одна из них.
— Да не позорь ты Одессу!
Меня снова душил смех.
— Сунетесь еще раз — я мешкать не стану. Пошли вон! Обе! Сегодня кухня занята.
Они переглянулись, кивнули друг другу и как завороженные, маленькими шажками, не поворачиваясь ко мне спиной, вышли.
Спрятаться в своей комнате сейчас — равносильно поражению. Или идти до конца, или лапки складывать в самом начале — так безболезненней.
Я взяла ведро и выбросила прокладку им под дверь.
Готовить мне было нечего — «Мивину» съела еще на выходных и не пополнила запасы. Заварила кофе, похрустела их капустой, заняла выжидательные позиции. Наверняка, вернутся.
В окошко увидела, что сунется муж одной из теток. Подмога? У двери своей комнаты он чертыхнулся, нагнулся, поднял прокладку и забросил в комнату. Послышались женские крики, потом показалась женская голова с десятью мужскими пальцами в кучерявой шевелюре. Больно?