Я улыбнулась. Хотелось бы.
Тетку и прокладку поволокли к туалету на улицу. Тетка отбивалась, кричала, но муж ее действовал жестко и вполне успешно. Лицом — к толчку, лицом — к прокладке, лицом — к земле, когда возвращались. Втолкнул ее в комнату, так и не позволив разогнуться, и зашел на кухню.
— Досталось? — спросил равнодушно.
Я пожала плечами.
— Нож, кстати, острый, — почавкав капустой, он вышел.
Прелестно.
С этого дня я спала не с радио, а с ножом. Каждую ночь клала под подушку и ждала матч-реванш.
Спать я разлюбила. Потому что хотела жить. Потому что хотела снова увидеть Артема. Две недели рабства в «Персике» не позволяли сбежать на курсы. Директриса умела учить.
Плюс: за две недели я похудела на пять килограмм, минус: Артем этого не видел.
Теперь я четко понимала, что хочу замуж именно за него, что живу только новой встречей, что даже если у него отберут квартиру, мы уедем в Луганск — лишь бы вместе.
Из отпуска вернулась еще одна напарница — Оксана. Работать стало легче и веселее. Вдвоем мы пытались вытянуть Ольгу из затяжной депрессии и по утрам подкрашивали ее синяк моей пудрой. Дешево и сердито.
Директриса, подумав, что мы окончательно раскаялись, успокоилась и перестала придумывать нелепые задания. Меня даже пригласили в кабинет и снова провели долгую беседу о будущем, потом мы съездили в другие ее магазины, где меня представляли как надежду торгового бизнеса, и милые девочки ошарашено взирали на новую протеже.
Вечера были свободны, но теперь уже я сама оттягивала момент встречи с Артемом. Пропустила несколько занятий, а в эту пятницу твердо решила идти. И настроение подходящее.
Я его просто обниму и все, сама, первая. А потом увижу его глаза… И все будет ясно. Скучал? Ждал? Безразлично?
Не верю. Все будет прекрасно. Все было бы прекрасно уже сейчас, если бы хорошее настроение не портило заплаканное лицо Ольги.
Конец смены, а она скрылась в кладовой, просидела с пол часа, вернулась с салфеткой и принялась демонстративно размазывать дешевый макияж. Я вопросительно уставилась на Оксану.
— Недостача у нас, — подтвердила она, покосившись на дверь директрисы, — большая.
Она опять посмотрела на дверь, потом на Ольгу и с подозрением на меня.
— Девятьсот гривен.
Опять? Да сколько можно? Это же две зарплаты! Что делать? Конечно, с нас высчитают, а жить как?
— С меня высчитывать не будут, — отрезала Оксана, холодно наблюдая за страданиями Ольги. — С тебя тоже.
Я почувствовала комок в горле. Не знаю, кто вор, но я так же не без греха. Стащила когда-то с кассы две гривны. Потом, правда, вернула, и все же… не хорошо на душе было, скверно.