– Как поживает мой мальчик?
Джей застегивает молнию на комбинезоне Тревора и выпрямляется:
– Проснулась наконец!
Если бы не «гусиные лапки», которые возникают у него вокруг глаз, когда он улыбается, мой тридцатишестилетний брат выглядел бы на десять лет моложе. Он обнимает меня за плечи:
– Хорошо поспала?
– Прости за то, что я устроила, – бормочу я, стирая с лица разводы туши.
– Не переживай. – Джей касается губами моего лба. – Мы все понимаем, что тебе сейчас тяжелее всех.
Он хочет сказать, что из трех маминых детей я одна до сих пор не имею своей семьи. Мама была самым близким мне человеком. Мой брат мне сочувствует.
– Нам всем сейчас тяжело, – говорю я, отстраняясь.
– Но ты ее дочь, – доносится до меня голос Джоада, старшего из двух моих братьев.
В руках он держит кадку с каким-то огромным растением, за которым его тощей фигуры почти не видно. В отличие от Джея, зачесывающего редеющие волосы назад, Джоад бреет голову наголо, что в сочетании с очками в квадратной оправе придает ему несколько претенциозный вид.
– Ты была с ней рядом все это время. Не представляю, как бы мы Джеем обошлись без тебя, особенно в эти последние недели.
Да, это правда. Когда весной маме поставили диагноз «рак яичников», я решила, что мы будем бороться с болезнью вместе. Я выхаживала ее после операции и после каждого сеанса химиотерапии, настаивала на консультациях лучших специалистов. А когда все специалисты пришли к выводу, что надежды практически нет и мама решила прекратить мучительное лечение, я была рядом.
– Мы с тобой. – Джей сжимает мою руку, его голубые глаза блестят от слез. – Ты это знаешь, правда?
Я киваю и достаю из кармана пачку бумажных салфеток.
Грустное молчание, воцарившееся в холле, нарушает Шелли. В руках у нее автомобильное креслице, в котором лежит Эмма.
– Милый, ты не мог бы забрать денежное дерево, которое Элизабет подарили мои родители? – обращается она к Джею. – Вам ведь оно не нужно, ребята? – поворачивается она к нам с Джоадом.
Джоад кивает на ботанического гиганта, которого держит в объятиях, на тот случай, если Шелли ухитрилась его не заметить:
– Я уже взял свое.
– Берите что хотите, – говорю я.
Странно все-таки, что их могут заботить какие-то дурацкие растения, когда мама умерла.
Мои братья и их жены выходят из маминого дома в туманный сентябрьский вечер, а я стою в дверях и смотрю им вслед, в точности как делала мама. Последней выходит Кэтрин, на ходу засовывая шарф от «Эрмес» в карман замшевой куртки.
– Увидимся завтра. – Она чмокает меня в щеку.
Я испускаю приглушенный стон. Разговоры о том, кому какое комнатное растение достанется, – сущая ерунда по сравнению с испытанием, которое предстоит мне завтра. Завтра все мамино имущество будет разделено между тремя ее детьми. Так сказать, церемония вручения премии Болингер. Через несколько часов я стану президентом компании «Болингер косметик» и боссом Кэтрин, хотя у меня нет ни малейшей уверенности, что я способна справиться хотя бы с какой-нибудь из этих обязанностей.