. С тех пор в советских кинофильмах делаются купюры, а советские статьи подвергаются такой цензуре, что искажается их содержание. Некоторые советские книги, например роман Солженицына «Один день Ивана Денисовича», полностью запрещены Ни том основании, что подобные литературные живописания эксцессов сталинизма могут только повредить Германской демократической Республике. Сам Ульбрихт сказал по этому поводу: «Некоторые произведения такого рода могут быть Полезными в советских условиях, но у нас нет абсолютно никаких оснований публиковать их»
[141]. Совсем недавно крутые меры, принятые Восточной Германией в области культуры, чуть не подорвали ее тесные до этого политические отношения с Чехословакией. Восточногерманские коммунисты были понуждены воздвигнуть дополнительные заслоны против зауздавшей чешской «оттепели». Они сделали это решительно и с негодованием. И то и другое, проявилось в официальном документе Политбюро, осуждавшем Гавемана и критиковавшем чехословацкие тенденции. В заявлении Политбюро подчеркивалась связь между взглядами Гавемана «и некоторыми ревизионистскими теориями, которые пробивают себе дорогу из Праги к нам»
[142].
Несмотря на все эти усилия, Германская Демократическая Республика не может жить — и действительно не живет —изолированно от событий, происходящих в других районах коммунистического мира, и даже — несмотря на наличие стены — на Западе. С одной стороны, если судить по тону и содержанию сетований, недавно появившихся в восточногерманской печати, население хорошо видит, что оно находится в заключении, и презирает своих надзирателей. С другой стороны, китайско-советский спор серьезно деморализовал этих надзирателей. Воинственные в идеологическом отношении кадры коммунистов, которые, естественно, самым энергичным образом поддерживают Ульбрихта, испытали поистине жестокое потрясение от этого международного раскола. Ярким доказательством служит тот факт, что журнал «Эйнхейт» счел необходимым напечатать письмо одного своего читателя, в котором выражалось полное смятение и горькое разочарование. Автор недоумевал: преданных членов восточногерманской партии так долго учили восхищаться китайцами за их революционный героизм и вдруг выясняется, что они повинны в таком множестве непростительных заблуждений[143]. Здесь вопрос не в том, существует ли прокитайская фракция в рядах СЕПГ. Дело куда серьезнее. Теперь, когда ткань коммунистического интернационализма оказалась разорванной на куски и обнажились лежавшие под ней элементы националистской обособленности, главная аномалия восточногерманского режима, а именно отсутствие национальной базы, стала более ощутимой, чем когда-либо прежде. А это в свою очередь порождает разочарование и угрожает ростом скептицизма именно там, где это более всего неприемлемо для режима, — в рядах правящей коммунистической партии.