— Можно войти? — спросила я, остановившись, но, снова не получив ответа, прошла дальше.
Видимо, не ожидавший никого, комиссар сидел за письменным столом без пиджака с куском шоколада в руке.
Он был так изумлен моим появлением, что некоторое время смотрел на меня молча, оставаясь неподвижным, а я, воспользовавшись этим, успела заметить, что перед ним стояла большая рюмка и наполовину опустошенная бутылка коньяку «Мартель», а на стуле рядом наполненный плитками шоколада ящик с надписью «Крафт».
Опомнившись, комиссар быстро протянул руку к настольному телефону, видимо, желая позвонить.
— Вы разрешили мне, товарищ комиссар, явиться к вам сегодня по делу моего журнала. Я — редактор «Всего мира», — поторопилась я успокоить его.
Комиссар опустил руку.
— Но ведь я же сказал вам прийти в пять, а теперь час, — резко сказал он, вставая и направляясь ко мне.
Недоразумение быстро разъяснилось, и, вероятно, для того, чтобы я поскорее ушла, все время загораживавший собою стол и оттеснявший меня к дверям, комиссар обещал удовлетворить мою просьбу.
Опасаясь, что обещание это не будет исполнено имевшим причины быть озлобленным на мое несвоевременное появление сановником, я была приятно удивлена, получив на третий день после моего визита необходимое разрешение.
Через две недели утром, в то время когда я отдавала по телефону типографии распоряжения относительно очередного номера журнала, рассыльный принес мне пакет из Смольного:
«За нарушение декрета о титулах[25], — прочла я в нем, — журнал «Весь мир» закрывается навсегда».
Это явилось для меня новым неожиданным ударом, ибо ко всему сулило еще такие же материальные лишения, какие уже давно переживали мои коллеги и знакомые.
Я решила попытаться отстоять «Весь мир» и направилась в Смольный.
В приемной Комиссариата по делам печати меня встретила на этот раз секретарь нового комиссара, бывшая сестра милосердия, Васильева.
— Вы, вероятно, по поводу закрытия журнала? Так это напрасно. Товарищ комиссар уже говорил мне, что сделать ничего не может, что существование в коммуне такого «баронского» журнала невозможно.
Но я настаивала на объяснении и наконец убедила Васильеву доложить о моем приходе.
Новый комиссар[26] — такой же молодой человек, как и Володарский, — встретил меня почему-то улыбаясь.
— Я вела журнал при советской власти в течение целого года, продолжая подписывать его, как и до революции, вместе с фамилией и титулом, и не получала распоряжения изменить подпись. Допуская это, разве Комиссариат печати, несколько раз вы дававший мне разрешения на издание, не нарушал вместе со мной декрета, — сказала я возбужденно, уверенная, что против такого аргумента невозможно найти возражений.