- Обращаться умеешь? - спросил Силин. - Дай сюда…
Он переломил ствол, показал, как заряжать, потом отсыпал Лешке на ладонь длинные, тускло мерцающие медным блеском патроны.
- Ну, доволен? Теперь все. Жми! Надо успеть дойти затемно…
Выбирая самые тихие переулки, Лешка вывел отряд Костюкова к «почтовому» пустырю. Они подошли через проходной двор со стороны, противоположной почтамту, где пустырь окаймляли глухие неоштукатуренные стеньг домов, обращенных фасадами на другую улицу.
Вместе с Лешкой в отряде было двадцать два человека. Они залегли под стенами.
Ночь шла на убыль. Рассвет вставал сырой, промозглый, но вверху, над туманом, все ярче голубело небо, обещая впервые за много дней светлую погоду.
…Это была, возможно, первая в Лешкиной жизни бессонная ночь, но усталости он не чувствовал. Все в нем напрягалось и дрожало от ожидания.
Он лежал на земле за грудой битого кирпича (было приказано не высовываться), подрагивая от сырости, и крепко сжимал теплую рубчатую рукоятку револьвера, который он как взял у Силина, так до сих пор и не выпускал из руки.
Рассветная мгла редела. Все отчетливей проступали распластанные на земле (неподвижные фигуры фронтовиков. Лешка с удивлением увидел, что некоторые из фронтовиков спят, уткнувшись в рукава шинелей. Костюков, облокотись, смотрел в сторону почтамта. Рядом с Лешкой, в двух шагах, оказался его давешний знакомец - Пахря. Заметив, что Лешка смотрит на него, Пахря весело подмигнул и зашептал:
- Эй, связной… Дрожишь?
- Чего дрожать-то? - словно бы нехотя, отозвался Лешка.
На самом деле он был не прочь сейчас поболтать с парнем. Злобы к нему уже не было, а среди фронтовиков Пахря больше других подходил Лешке по возрасту.
- Сыро, не приведи бог, - пожаловался Пахря. - Сейчас бы цигарочку…
Он подполз к Лешке поближе и, улыбаясь широким ртом, зашептал:
- Ты чего давеча не сказал, что при Силине состоишь? Кабы не он, был бы ты покойник.
- Ну уж…
- Вот те и ну. Я, знаешь, какой? Я за революцию кого хошь могу уложить. Правда!
Его пнули сапогом в бок. Костюков издали грозил им кулаком. Пахря поднял руку, показывая, что все, мол, в порядке, понятно, еще раз подмигнул Лешке и вернулся на свое место…
Время тянулось медленно. Прошел час. Рассвело. Туман оторвался от земли и стал подыматься вверх, сбиваясь над крышами в серенькое облачко. Невидимое еще солнце подсветило его алым цветом. Холод стал ощутимей, пробирал насквозь. Лешке казалось, что он промерз до последней косточки…
Но вот, наконец, издалека, из центра города, со стороны городской думы, донесся неясный шум, словно где-то повалили дерево, и оно, с треском ломая ветви, тяжко ухнуло о землю.