На первом столе лежит завернутая в простыни маленькая девочка. У нее такой безмятежный вид, словно она спокойно спит и видит сны. Но я-то знаю, что этого не может быть. Анестезиологи предпочитают вводить детям такие медикаменты, которые максимально отключают их мозг во время операции. Тогда метаболизм мозга, которому для питания требуется кислород, резко падает до очень низкого уровня. Это делается для защиты организма – особенно если во время операции могут быть задеты кровеносные сосуды головы, снабжающие часть мозга (в том числе при операциях на лице), или сосуды сердца. Если есть риск для мозга, пациенту вводят сильнодействующее анестезирующее средство. Поэтому детям во время операций ничего не снится, и потом они ничего не вспоминают: их мозг бездействовал. Но при этом дети не выглядят мертвыми. Их кожа светится мягким восковым блеском, и они словно парят во времени и пространстве, как маленькие спящие астронавты.
Рут на мгновение останавливается, поднимает пинцетом треугольный кусочек кожи и расправляет его, мысленно оценивая разные варианты операции. Кажется, что ее лицо говорит что-то вроде: «Если я передвину это сюда, а это – вверх, а это – вниз, а это – внутрь, эти кусочки кожи окажутся вот здесь». Проходят часы, но в конце концов маленькое личико, подчиняясь ее логике, приобретает новые черты с более аккуратными ртом и носом. Рут сдвигает края рассеченной губы так, чтобы она составила единое целое. Теперь все фрагменты совпадают, как кусочки пазла, разработанного на компьютере. Рут расправляет затекшие плечи, выпрямляет на секунду спину, а потом снова наклоняется вперед и продолжает сшивать края губы маленькой пациентки.
Все хирурги в операционной обмениваются скабрезными шуточками и веселятся, что иногда похоже на эпизод из телесериала «МЭШ». Некоторые американские хирурги предпочитают, чтобы в операционной было тихо, но большинству врачей этого не нужно. Флирт, шутки, грубоватые остроты – здесь это не редкость, и я думаю, что при такой работе в них существует глубокая психологическая потребность. Хирурги совершают акт контролируемого насилия – беззлобного, лечебного, ритуализированного, – но все равно насилия. В процессе эволюции у нас выработалась некая инстинктивная реакция на ужас. А ведь это действительно ужас – вскрывать защитную броню человеческого тела и выставлять напоказ то густое месиво, которое у него внутри. Хотя нам и не нравится думать о себе так, но мы представляем собой множество прозрачных жидкостей в оболочке, и нас научили, что эту оболочку разрывать нельзя, потому что жизнь может очень легко из нее вытечь. Похоже, хирурги снимают это напряжение, освобождаются от этого ужаса разными способами: абстрагируясь от всяких сведений о личности пациента; прикрывая его тело так, что оно кажется обезличенным, усредненно-человеческим, неузнаваемым; позволяя своим рукам священнодействовать, но мыслями удаляясь в область грубого, случайного и мирского. «Это девочка или мальчик?» – иногда спрашиваю я Дэйва Томаса, но он всегда отвечает: «Не знаю». А ведь всего несколько минут назад он смотрел карту пациента, в которой есть и личные данные, и фотография, и данные медицинского исследования. Ну и как он мог забыть, всего за несколько минут, девочка это или мальчик?