О любви к братьям нашим меньшим
Субботнее утро. Середина лета. Недалеко от озера, на фермерском рынке, молодая женщина выгуливает на поводке своего хорька. Многие останавливаются, чтобы расспросить ее о зверьке. Они гладят его густой мех, отпускают шуточки по поводу его едкого запаха, заглядывают в его маленькие черные глазки, поблескивающие, как горячая лакрица. Через некоторое время приходит мужчина с двумя ирландскими волкодавами. Они хорошо выдрессированы, и хозяин крепко держит их за поводки. Каждая собака – высотой метр с лишним. Размером почти с шетлендского пони, она съедает по четыре с половиной килограмма корма в день, и можно не сомневаться, что лужайки позади домов, в которых живут такие собаки, завалены их фекалиями. Оба владельца так и сияют от счастья, гордясь своими питомцами. Какое особое удовольствие в том, чтобы идти в сопровождении животного? Или, чувствуя себя в безопасности рядом с диким зверем, человек как бы совершает контролируемое беззаконие? Мы восхищаемся и находим утешение, но помним ли мы о том, что нас объединяет с другими существами, а что разделяет?
Мы живем в панике, обеспокоенные нашим происхождением, мы боимся нашей животной природы, как будто она не наше свойство, а некий хищник, который может похитить нашу человечность, стоит только выключить свет. Мы сами себя терзаем. Цивилизация сделала нас шизофрениками, и мы живем двойной жизнью – животной и неживотной, – и каждая из них боится, что может погибнуть от рук другой. Мы так отчаянно и неистово хотим отделить себя от остальных представителей животного мира, что, прочитав эти слова, многие содрогнутся от одной только мысли, что их считают животными. Сама мысль об этом невыносима. Она подразумевает, что человеческая жизнь иррациональна, дика, стихийна. Мы изо всех сил стараемся доказать самим себе, что мы не «просто» животные, что в зеркале ванной не таится какая-нибудь гиена, что мы не вернемся к звериному состоянию. Мы представляем такое состояние в виде арены, заполненной кровожадными хищниками и теми, на кого они охотятся, – и на этой арене никто никогда не оказывается силен настолько, чтобы одолеть того, кто больше и сильнее, кто притаился за углом. «Воспитывайте детей так, чтобы они стали извергами, учите их быть хитрыми и жестокими», – таким может быть в этом мире наказ для матери. Представляя себе подобный сценарий, где-то в глубине сознания я вижу смутные образы людей, похожих на одичавших собак, но больше всего меня удивляет то, что они ходят в темноте. Ночной мир, в котором наше сознание дает сбой, а от разума мало толку, нас пугает. А другие создания – летучие мыши, кошки, змеи, крысы, насекомые, львы – в этом мире отлично ориентируются. Чтобы ад казался еще отвратительней, богословы изображали его в виде темного мира, освещаемого лишь дрожащими отблесками пламени. Но на самом деле чересчур ясный мир принудительного порядка, без конца повторяющихся форм и удушающей чистоты был бы таким же противным.