— Вот Мурз знает, что такое русалки с Лахденпохьи. А, Мурзило?
Алик очухивался, пытался авторитетно кивать, совершенно не понимая, о чем речь. Ян рассказывал про остров Лахденпохья, что на Ладоге.
— Закрытая база ВМФ, где отсеки взрывным способом проверяют на живучесть. Да и черт бы с ними — рядом женская химия! Представь, — поддевал Растёбина мощным локтем, — бабский рай посреди карельских лесов. Батальон изголодавшихся кошек, и каждая готова тебя до смерти залюбить. Короче, в части меня потеряли, из списка вычеркнули. Пусти козла в огород.
Всегда в ударе, сейчас капитан, похоже, превзошёл самого себя. И смех будто волной шибает.
— В неволе женщина — что-то особенное. Лёгкие, внятные, никакой дури, никакой ерунды. И ведь умудрялись без грызни меня, сукиного кота, делить. Где такое найдёшь, толмач?
Никита только жал плечами. Тут встрепенулся Алик, клевал, клевал и вдруг очухался. Хотел было встать, не удержался, шлёпнулся обратно.
— Прибью падлятника, — сжав кулаки, мичман свирепо смотрел куда-то Никите за спину. Растёбин обернулся. На входе столяла фигура. Среднего роста несуразное что-то: вроде крепкий, и вместе с тем плюгавый. Мослы торчат, а мяса нет. В клеточку, с коротким рукавом рубашка, застёгнутая удушливо под горло. Отутюженные в лезвия мышиные брюки. Проволочный ёжик волос. Лицо какое-то уклончивое, смазанное, бесприметное. Лишь тёмные прорешки глаз да острая, как стрелка на штанах, линия рта, — больше не за что зацепиться.
— Порешу падлятника, — продолжал буровить Алик.
— Вы только гляньте, это ж товарищ Лебедев, — присвистнул Ян, — сейчас нас научат, как подобает отдыхать офицерам.
Мичман вновь было вскочил, но каптри вернул его на место, надёжно ухватив за брючный ремень.
— Сиди, Мурз. Не порть хорошим людям вечер.
Гость расположился у стойки. Поозирался, щупая пальцем кончик носа, словно настраивая нюх. Остро отутюженный, монохромный, выглядел он нелепо посреди кабацкой расхлябанности, как надраенный скальпель, по недоразумению угодивший вместо прозекторской на пикник. Заметив подводников, осклабился, напряжённо кивнул. По его неухватистой физиономии трудно было определить — неожиданна для него эта встреча или он зашёл прицельно. Никита поинтересовался у Позгалёва насчёт визитера.
— Наш сторожок санаторский. И сторожок — человек, тоже, по всему, не дурак выпить.
Тут мичман повторно рванул с места, но Растёбин увидел, как посуда на столе, ожив, двинулась за ним вслед: бедолага споткнулся и, падая, уволок за собой скатерть. Чертыхнулась, полоснув по белой материи красным вином бутылка, запели противно стаканы, и весь ужин с грохотом и звоном, сопровождаемым сухой осыпью мидий, полетел вниз на растянувшегося торпедиста. Ян ринулся выручать друга.