Направляют дубинки в сторону части, в сторону военного городка.
Художники судорожно кивают: «Мы сделаем „обрат“, „чист“ и „хорош“, потому как в курсе: если ехать к „командир“ — с родителями за двадцать четыре часа можно загреметь обратно в Союз». Насмерть перепуганные, седлают свои велосипеды и мчатся в городок. КПП, ворота, сонный дежурный — долетели мигом. И тут удача: солдатики-духи в ночную, белят тополя штабной аллеи. Громыхая ведрами о рамы «Димантов», художники крутят назад по спящему району Клотче, к месту преступления. А там уже никого. Укатили, не дождались — тоже в курсе про русский страх двадцати четырех часов. Пусто, лишь из-за шторины в доме напротив — морщинистая улыбка сознательной немецкой бабушки-стукачки. Орднунг есть орднунг. К утру они вернули «чист» и «хорош». Тогда сошло с рук, пронесло. И скоро друзья взялись за старое. Правда, теперь всё было невинней. Под стекло на доске объявлений Дома офицеров вывесили художества по мотивам всё того же вражеского «Бит стрита». Исключительно в себе носить не могли, о чудо-танце должны узнать все. Начальник ДО прапорщик Дудуш, не раз гонявший их с паркета актового зала, быстро смекнул, чья это самодеятельность. Сигнал пошёл отцам, командирам отцов, в школу. Вызнал, понятно, и об авторстве заборных граффити. Никита долго помнил перлы тогдашней отцовской брани: «Негры-сифилитики корчатся, и эти остолопы туда же! Языком мне вылижешь все заборы!»
На неделю он был заключён под домашний арест. Двухкассетник «Шарп» вместе с коллекцией радио-хитов отец изъял. Ни магнитофона, ни тех плёнок Никита больше не видел. В школе их выволакивали на экстренном собрании, вменяя пропаганду чуждого образа жизни. Выволакивали — с отцом не сравнить — скучно, без задора, ни в одно своё слово не веря, под зевотные смешки сочувствующих одноклассников. Выволакивальщики, и те улавливали: вот-вот провоняет совок, 86-й как-никак год. Да и с родины приходят небывалые вести: нужно проветривать, потому как тухло, выходит, все эти годы не за бугром, а строго наоборот. Для группы войск запоздалые вести: кто, как не советские граждане ГСВГ, различали острей, откуда — веет, откуда — разит.
А Грива под новую бутылочку тащил из памяти уже другой эпизод. История, повеселившая всю школу, от первых до десятых классов, — о диком пляже на котлованных озерах Бишопсверды. Экскурсия на пару с Саней Филатовым. Был ли Грива более отважным или более жаждал зрелища, — в отличие от убоявшегося друга, он смело ринулся в самую гущу немецких нудистов. С непривычки, правда, надолго засел в воде, а благоразумный Филатов в последний момент сойти вниз отказался, устроил наблюдательный пункт прямо на сопках, вооружившись отцовским биноклем. Там его, разгорячённого, и взяли полисмены, записав в юные вуайеристы. Котлованы Бишопсверды находились рядом с советской вертолётной частью, и зелёные крокодилы МИ-24 шли в тех местах на самом тихом ходу, часто зависая, так что нагие немецкие купальщики обсыхали, не вылезая из воды.