Я думала о чем угодно, только не о себе. И вот результат.
А ведь если бы я поняла раньше, все могло сложиться иначе…
Странно. Я ведь не хотела иметь детей. Точнее… Я знала, что никогда не решусь на ребенка. Ведь кто бы ни был его отцом, мой первенец должен был родиться похожим на Ойнэ. На моего первого мужчину. На того, кто посмел присвоить мое тело, на того, кто красной линией перечеркнул всю мою жизнь.
И, наверное, мне стоило радоваться, что все так вышло. Теперь не придется мучиться сомнениями и ломать голову в поисках несуществующего решения. Но нутро сжимало болезненное чувство потери. Казалось, весь мир рухнул, обратился в прах и погреб меня под собой. И я понимала, что никогда уже не буду прежней. И никогда больше не смогу довериться кому бы то ни было.
У меня вновь не осталось никого, кроме себя самой. Мне, как и прежде, не на кого было положиться. И, как это ни прискорбно, но я никому не была нужна во всем этом мире. Не моя кровь, не моя жизнь, которую каждый второй пытается отнять, а настоящая я, живая, дышащая и думающая. С чувствами и эмоциями. С глупыми наивными мечтами.
Хотя… Теперь у меня и их не осталось… Теперь я была не нужна даже самой себе. Так зачем пить, есть, принимать лекарство. Зачем?
Теар битый час стоял у моей постели. На коленях, с кружкой какого-то дурнопахнущего варева в руках.
— Мел, пожалуйста, выпей лекарство… — он повторял это в сотый раз. Или в тысячный? Я не знаю.
Я не откликалась на его просьбы. Все, чего я хотела — чтобы он исчез. Чтобы не мучил. Ведь одно его присутствие — тяжкое напоминание о страшном предательстве.
Но Лунный упрям. И, как и прежде, он не желал понимать меня.
— Мел, прошу. Ты же знаешь, я не уйду — в его голосе слышалось отчаяние. А мне стало интересно, когда же там появится злость? Когда у Лунного лопнет терпение? Когда он начнет орать, когда начнет приказывать?
Он ведь так это любит…
Но на сей раз терпения Теару было не занимать… И чем дальше, тем его голос становился мягче. А мне казалось, что он разговаривает со мной словно с ребенком. Или неизлечимо больной, коей я не являлась.
И меня воротило от его мягкого голоса, от его настойчивых уговоров. От всей этой напускной заботы. Воротило… от него самого.
Α ещё я никак не могла понять, зачем он это делает.
Ведь не осталось больше ничего. Ничего, что бы нас связывало. Ни родовой нити, ни ребенка, ни даже долбанного контракта, который было бы нужно соблюдать.
Так какого хрена он все еще здесь?
— Мел, скажи мне хоть что-нибудь. Скажи, чего ты хочешь…
— Я хочу, чтобы ты убрался и дал мне спокойно сдохнуть, — выплюнула зло и резко. И услышала тяжелый протяжный выдох за спиной.