— Какие вы все-таки, мужчины…
— Какие?
— Нельзя вам верить… — совсем по-взрослому сказала она.
— А вам? — Этот разговор стал забавлять Сергея. — Вам можно верить?
— Уж если я кого полюблю… — Она вдруг покраснела и, отвернувшись, стала поправлять волосы, хотя они к не нуждались в этом. — На другого мужчину даже не посмотрю.
— Зачем же так обижать других мужчин?
— Не говори пошлости, — оборвала она. — Тебе не идет.
— Дашь почитать твое сочинение? — перевел он разговор. — Я обещал, что скажу только правду.
— Ты пойдешь на свидание… с ней? — кивнула она на телефон.
— Обязательно, — ответил он. — Когда ты еще немного подрастешь, то поймешь, что в жизни не так все просто…
— Этого я не пойму, — сказала она. — Вернее, не хочу понимать. Я за цельное, глубокое чувство. И размениваться никогда не буду…
— Завидую тому парню, которого ты полюбишь, — серьезно сказал он.
— Сейчас у тебя лицо нормальное, — улыбнулась Наташа. — А вот тогда… — она взглянула на телефон.
— Опять лицо? — поморщился Сергей.
— Потом, может быть, я дам тебе почитать, что я написала. — сказала она. — Пока это плохо, я сама вижу. Вот перепишу, тогда дам.
— Наташа-а! — послышался в коридоре нетерпеливый Машенькин голос. — В типографию!
— Ты правда дашь ей свою повесть читать? — сурово взглянула она на Сергея.
— Дам.
— А мне? — Взгляд требовательный, ждущий.
— Тебе? — немного растерялся Сергей. — Понимаешь, Наташка, она умная и скажет правду.
— А я глупая и ничего не понимаю… — Она засмеялась, но глаза были серьезные и в них обида. — В твоем очерке об агрономе в одном абзаце то настоящее время, то прошедшее… И вообще, очерк не получился. Это скорее зарисовка.
— Черт возьми, а ты права, — пробормотал Сергей. Он не ожидал такой прыти от новой курьерши. Сергей и сам чувствовал, что очерк не получился, даже хотел переписать, но редактор поставил в номер.
— Я побежала, — спохватилась она и, все так же прижимая листки и блокнот к груди, выскользнула из кабинета, а озадаченный Сергей подошел к окну и стал в стекло разглядывать свое отражение.
«Лицо как лицо, — с улыбкой подумал он. — Глупое, говорит… У влюбленных всегда лица глупые…»
Это была единственная церковь в городе, сохранившаяся после войны. Долгое время стояла она на травянистом холме, обшарпанная, иссеченная осколками, с красным круглым куполом, напоминающим человеческую макушку. На этой макушке росла высокая бледная трава. Она шевелилась на ветру, словно редкие волосы на плешивой голове. Недавно церковь восстановили, покрасили в белый цвет, а купол — в зеленый, и она теперь празднично возвышалась на высоком берегу Дятлинки, блистая позолоченными крестами. Вокруг церкви росли старые березы, клены, липы. Деревья тоже пострадали от войны: один старый клен был расщеплен снарядом почти пополам, но каким-то чудом выжил и буйно разросся. Покалеченная береза — ей срезало осколком вершину — тоже выстояла и мощно выбросила по сторонам огромные ветви, которые скрывали ее уродство.