Позже он понял, что Лена спрашивала себя. И все это говорила самой себе…
Это потом он понял, а тогда был счастлив, что наконец услышал от нее, что и она его любит… Будь он внимательнее и не столь самоуверен, он понял бы и другое: спрашивать-то она спрашивала, а вот ответить так и не ответила…
Асфальт был черным и еще мягким. Совсем недавно прошли здесь дорожные машины и железные катки. На обочинах опрокинутые заграждения, кучи щебня, припорошенные красной пылью асфальтовые лепешки. «Москвич» разогнался не на шутку. Стрелка спидометра дрожала на ста километрах. В железное днище с шумом сеяла мелкая асфальтовая крошка. Ни полей, ни рощ, ни деревень не видно. К шоссе придвинулся настоящий лес. Высоченные сосны и ели, ярко-зеленые приземистые кусты можжевельника. Меж черных растрескавшихся пней желтели на длинных розовых ножках круглые головки одуванчиков, голубели в траве незабудки и колокольчики, маленькими солнцами разбрызгивались по краю придорожной канавы высокие тонконогие ромашки. На пустошах золотом вспыхивали кусты высокой пижмы, розовел в зелени трав нежный кипрей.
Раз начался лес, значит, скоро поворот на Большой Иван. Заметив впереди указатель, Сергей стал притормаживать. Как всегда в таких случаях, на сиденье завозился, заскулил Дружок. Хотя он и любил ездить, но стоило остановиться, как первым норовил выскочить из машины. Ошалело покрутившись на месте, опускал нос к самой земле и деловито устремлялся по какому-то только ему известному маршруту. Впрочем, стоило погудеть, как он тут же прибегал.
Сразу за поворотом начался булыжник. «Москвич» резво запрыгал по гладким блестящим камням. Величественный просвечивающий бор расступался перед самым капотом. Сосны и ели стояли особняком и были щедро освещены солнцем. Не видно поваленных ветром деревьев, бурелома. Чистый сосновый бор, в котором должны водиться белые грибы.
Внезапно лес оборвался и «Москвич» выскочил на освещенную солнцем равнину. Сплошной заливной луг, разноцветье и редкие березы то тут, то там. И сразу же справа распахнулась до самого горизонта водная гладь. На пологих берегах мокро дымились выброшенные спутанные водоросли, блестели камни-валуны. На плесе чернела лодка. Рыбак сидел к ним спиной, и его соломенная шляпа ярко светилась.
Сергей остановился под сенью четырех сосен и выключил мотор. И сразу стало тихо. Лишь немного погодя пришел ровный шум набегающей на берег волны, крик чайки и негромкое посвистывание ветра в ветвях.
— Вот мы и дома, — сказал Сергей. Задумчиво глядя на озеро, представил, как в непогоду разбушуется Большой Иван, с грохотом будет выплескивать крутые, с белыми гребнями волны на берег, как завоет влажный ветер, застонут, раскачиваясь, четыре сосны, защелкает замшелая дранка на крыше и тоскливо запоет в дымоходе…