Омут (Яковенко) - страница 76

– А разве это плохо?

– Ну, смотря что! – Она снова засмеялась. – А если серьёзно, то я ведь и в самом деле волнуюсь, Николай. У нас с тобой семья, дочь подрастает… Неплохая ведь семья, согласись.

– Маш, не валяй дурака, я тебя прошу. Ну, какая любовница? Что за бред?

– Я не об этом. Я вообще… В целом. Просто иногда мне кажется, что у тебя проблемы. Понимаешь?

– Честно говоря, не очень.

– Ну, все эти твои выходки… Я не знаю… То, как ты к Юлии относишься… Ты разве сам не замечаешь?

– А как я к Юлии отношусь?

– Ну, ты с ней… Как бы это сказать? Ты с ней будто на одной волне. – Маша помолчала, то ли подбирая слова, то ли давая мне возможность объясниться. – Я понимаю, она тебя любит и всё такое. Возраст у неё такой. Так и должно быть. Но мне кажется, что ты… Что ты тоже… Нет?

Я вздохнул, не зная, стоит ли говорить по душам. С одной стороны, она была моей женой. Женой, однажды потеряв которую, я решился на самый безумный поступок в своей жизни. Женой, давшей сегодня надежду, что всё не так уж и плохо в наших отношениях. Но, с другой стороны, я прекрасно понимал, как она может воспринять новость о том, что её супруг неизлечимо болен. Конечно, неизлечимо больным я был только в её понимании, но всё же…

– Ты помнишь себя в детстве? – вместо ответа спросил я, глядя на звёздное небо за окном спальни.

– Что-то помню, конечно. А что?

– Когда я был маленьким, меня отправляли на всё лето в деревню к бабушке. Друзья, речка, коровы и всё такое… Золотое время. Беззаботное. У каждого, само собой, был велосипед, и мы частенько с пацанами гоняли в соседнюю деревню на гульки. Там клуб был, в котором дискотеки по выходным устраивали. А мы ещё слишком малыми были. Лет по двенадцать-тринадцать, не больше. На танцульки нас ещё не пропускали, а хотелось… Ну, мы через забор во двор клуба забирались, а потом с толпой смешивались или тихонечко курили в укромном уголке, пока не выгонят или пока танцы не закончатся. И как-то в один из таких вечеров я увидел на танцполе одну девочку. Белокурая такая девчушка, худенькая, симпатичная. Стояла в сторонке, топталась на одном месте… Вроде как танцевала, в общем. Пацаны заметили, что я на неё пялюсь, начали подначивать. Мол, запал и всё такое… А я стоял, смотрел на неё и не слышал, как надо мной подшучивают. Она мне казалась такой красивой и такой невероятной, что всё остальное в этом мире сделалось ничтожным и мелким. Играла музыка, прожекторы разноцветные вспыхивали, друзья толкали меня в плечи, а я ничего этого не замечал. Просто стоял и смотрел. Была только эта девочка, биение сердца в груди и больше ничего. В тот вечер я так и не решился подойти, чтобы познакомиться. А она так ни разу и не посмотрела в мою сторону. Дискотека закончилась, нас выгнали из зала, и мы укатили обратно. Всю следующую неделю я не мог ни о чём и ни о ком больше думать, кроме той девочки. Представлял, как подойду к ней, спрошу, как её зовут… Перебирал в уме имена. Старался угадать, как вообще её могут звать. И каждое из имён казалось мне недостаточно прекрасным, чтобы им могли называть такое чудесное создание. В следующую субботу, когда в соседнем селе снова устроили танцы, она не пришла. И в следующую тоже. И в следующую… Я постоянно ругал себя за то, что не решился подойти и хотя бы пригласить её на медляк. Ругал последними словами. За свою трусость, за нерешительность… Был уверен, что если увижу её ещё раз, то обязательно подойду и познакомлюсь. Был уверен, потому что знал – без неё дальше жить просто не смогу. А когда всё-таки эта встреча состоялась, все мои планы превратились в отвесную скалу, забраться на которую было непосильной задачей. Мы с дружками купались на речке, а она пришла туда с какими-то своими подругами. Пацаны снова начали подшучивать надо мной, тыча в девчонок пальцами. Они, конечно, это заметили, но делали вид, что не замечают. Только иногда улыбались. Ну, дружки мои посмеялись, поиздевались над влюблённым, а потом и сами решили познакомиться. К моему ужасу, пацаны подошли к загоравшим девочкам и довольно быстро завели какой-то пустой разговор. Потом меня подозвали. Я, чувствуя себя полным болваном, приковылял к ним… Чувствовал, как лицо и уши горят огнём. Покраснел до ужаса. Хотя, чего было стыдиться? Но было отчего-то стыдно. Нас представили. Оказалось, девочку зовут Настей. И когда я услышал это имя, оно показалось мне самым прекрасным и самым восхитительным на свете. Настя улыбалась. Она была молчаливой, немного грустной. Я тайком поглядывал на неё, а она, казалось, не обращала на меня никакого внимания. Разве что иногда бросала мимолётный взгляд. Потом мы все вместе купались, подбрасывали девчонок, барахтались в воде, а чуть позже на мотоциклах приехали ребята из той самой деревни, в которой дискотеки крутили. Они были старше нас. Лет по пятнадцать, наверное. Оказалось, что одна девочка встречается с кем-то из этих парней, и нам тогда хорошенько от них досталось. Мне разбили губу и нос, а Настя бросилась меня защищать. Пацаны угомонились, сказали, чтобы мы больше им на глаза не попадались и всё такое… Грозились поубивать к чертям… В общем, отбили невест. В следующую субботу я снова поехал на дискотеку. Мои друзья побоялись, а я поехал. Страшно было, конечно. Даже ноги тряслись. Но поделать с собой ничего не мог. Перелез через забор и заметил того самого парня, который разбил мне нос на пляже. Он стоял в компании Настиных подруг и что-то им говорил, перекрикивая музыку. Если бы он меня тогда заметил… Убить, конечно, не убили бы, но разбитой губой дело вряд ли обошлось бы. Самой Насти среди них не было, и я уже хотел было уйти от греха подальше, но закончилась песня и из толпы танцующих вышла она. Как только я её увидел, страх быть «убитым к чертям» куда-то улетучился, испарился. Подошёл к ней, поздоровался. Она не сразу меня узнала, но когда прожектор цветомузыки осветил моё лицо и разбитую губу, Настя улыбнулась и сказала: «Привет». В тот вечер я провожал её домой. Мы шли вдвоём по деревенской ночной улочке, за заборами дворов на нас лаяли собаки, в траве трещали сверчки, пахло какими-то цветами, сеном. Я держал её за руку и был самым счастливым человеком на планете. А через неделю она уехала домой, в какой-то далёкий северный город, и больше я её никогда не видел. Но до сих пор помню, как сильно волновался и на что был готов пойти только ради того, чтобы ещё раз просто пройтись с этой белокурой девочкой по ночной деревенской улочке. Просто сжимая хрупкую ладошку в своей руке и слушая, как тихо шуршат подошвы её босоножек по тёплому летнему песку. И это было чудесное чувство. Самое чистое, самое светлое и бескорыстное, которое только может быть.