Каждую ночь это пробуждает меня.
Каждую ночь я просыпаюсь прежде, чем сбиваю ее. Потом отмахиваюсь от сна и снова засыпаю.
Как это часто бывает с психоаналитиками, доктор Санторо особенно заинтересован тем, что он считает корнем проблемы. Когда я рассказываю ему о событиях Хэллоуина, он задумчиво морщит лоб.
– Говорите, вы были уверены, что Мария обычная актриса. То есть к концу сеанса экзорцизма вы пришли к такому мнению. Насколько сильно вы в этом убеждены? На все сто процентов?
Я киваю, поторапливая его. Хочу поскорее понять, к чему он ведет. Шерон пятится назад и прижимается пятой точкой к моей голой ноге, чуть повыше лодыжки.
Санторо сверяется с записями в блокноте.
– Вы говорите, Мария исторгала из себя куски металла, включая гвозди.
Я опять киваю, дергаюсь от прикосновений Шерон и меняю позу.
– В итоге ее увезли на «Скорой», – продолжает он.
– В итоге разыгранного передо мной сценария, да, – поправляю я. – Я не видел, как «Скорая» отъезжала.
Доктор Санторо складывает пальцы под подбородком в форме миниатюрной церквушки. Двумя указательными пальцами – шпилем – он задумчиво стучит себе по носу. Не исключено, что он делает это намеренно, чтобы воссоздать в моей памяти события того дня.
– Значит, вы полагаете, что врачи тоже подыгрывали в этом сценарии.
Я ерзаю в кресле, чувствуя его осуждение. Я более чем сполна натерпелся плохо завуалированных насмешек в лечебнице и вот теперь снова испытываю то же чувство. Всего-то за двести пятьдесят долларов в час.
– Об этом я не задумывался, – отвечаю. – Разве это важно?
Пальчиковая церковь остается незыблемой, пока он размышляет.
– Может быть, где-то в глубине души, возможно, не отдавая себе в этом отчета, вы поверили, что Мария Корви или была одержима дьяволом… – заметив выражение моего лица, он рушит церковь, претворяя ее в настойчивый указующий перст. – Или в то, что она была душевно больна и церковь манипулирует ее состоянием.
Я не спорю с ним и обдумываю этот вариант.
– Второе, с натяжкой, допустим, – сдаюсь я. – В какой-то момент в ходе экзорцизма мне приходила в голову такая мысль. Но одержимость? Ни за какие коврижки.
Доктор Санторо хлопает глазами, и на секунду мне приходит в голову мысль, что у него в столе припрятаны коврижки.
Он продолжает сыпать вопросами, но в конце концов мне удается выжать из него правду: он считает, что я чувствую себя виноватым перед Марией Корви. Он считает, что некая нехарактерно человечная сторона моего «я» испытывает вину за то, что я не справился о ее состоянии. Он отмечает, что девочка могла умереть в больнице от заражения крови, а мне бы ничего не было об этом известно. Он полагает, что на подсознательном уровне я это знаю, но не позволяю себе об этом думать. В конце концов, напоминает он, Мария появляется в моих снах в форме привидения.