— Кристофер Дэй.
Выпалила…и замерла, когда Дарк вдруг резко отшатнулся, отступил, нахмурившись. Демоны в глазах больше не пляшут. Это наваждение…это проклятое колдовство, но я словно вижу, как замер каждый из сотни, как затаился словно перед прыжком в атаку.
— Что?
— Кристофер Дэй. Меценат. Именно он помогал приютам, из которых были жертвы. Всем приютам.
Шагнула назад, воспользовавшись его заминкой. Почему-то показалось, что Дарку это имя знакомо. Впрочем, я предполагала подобное, ведь оба тем или иным образом были связаны с детдомами.
— Хочешь сказать, что он…что он и есть Живописец?
Спросил тихо, глядя перед собой, на виске яростно пульсирует вена, и желваки ходуном.
— Не знаю. Но я должна выяснить, кто он и что именно его связывает с убитыми мальчиками.
— Не веришь в бескорыстную доброту, Ева?
— Мы оба видели слишком много дерьма, Дарк, чтобы поверить в бескорыстие, разве нет? И даже, если этот Дэй — самый добрый из всех самаритян, я поеду с ним знакомиться. Завтра.
Он так часто слышал жалобы окружающих на их жизнь. На скучный калейдоскоп серых однообразных дней, монотонно сменяющих друг друга, когда порой тяжело отличить, что из событий произошло сегодня, а что — вчера или два дня назад. Почти невозможно определить, потому что все дни настолько похожи один на другой, что кажется, человек находится в каком-то постоянном состоянии бега. Как та самая белка в колесе. Вроде и имея вполне определенную цель — бежать вперед…но уже потеряв всякий смысл в этом вечном движении. Изо дня в день. Не успевая смотреть по сторонам. Не имея возможности оглядываться назад…да и особой причины для этого, ведь там, позади всё то же колесо, но теперь оно нависает над ней, грозясь обрушиться на небольшую тушку, отчаянно перебирающую лапками по тонким перекладинам. С одной только мыслью — попасть по ним. Не упасть, не позволить жерновам за спиной поглотить крошечное тщедушное тельце со взъерошенным потемневшим мехом. Откуда жернова? Ведь мы все знаем, что там лишь колесо. Никаких лезвий, остро заточенных и направленных в белку, никаких языков пламени, извергаемых за незапланированную передышку. Просто колесо таких же бесцветных, неинтересных дней, наполненных бесполезным стремлением двигаться вперёд. Неоправданно. Бесцельно. Бесполезно.
Сколько может мчаться белка в колесе? Столько, сколько оно крутится…или пока она окончательно не выбьется из сил. Пока не упадёт истощённая и опустошённая с разорвавшейся в ошмётки разочарования картиной мира, в которой бег по кругу оказался никчёмным, бесполезным, бессмысленным занятием. Бег по кругу, являвшийся всей её жизнью. Но что ему нравилось в этой схеме: порой только это падение и было способно показать действительно сильных людей. Раскрыть их характер и дух как для окружающих, так и для самого свалившегося. Оно наглядным образом демонстрировало способность одних собраться, встать в полный рост и, тщательно отряхнувшись, наконец, оглянуться вокруг себя, чтобы заметить, что мир гораздо шире, выше и объёмнее их небольшого колеса с такими неудобными, тонкими перекладинами, с которых они постоянно соскальзывали. Впрочем, подобное могут сделать лишь немногие. Большая часть остаётся валяться на своём месте или же, опустив голову и не разгибая спины, уныло шагает к осточертевшему до оскомины в зубах, но такому привычному колесу, прикрывая горечь от разочарования самим собой и осознанием собственной ничтожности привычными, заученными до скрипа действиями. Просто потому что так удобнее. Так легче.