«А ты сама-то, чем лучше!? Раз обожглась, а потом выбирала! Этот не хорош, тот дурак… Третий и вовсе тюбик зубной пасты не закрывает! Какой кошмар! Мама тебе что говорила? — «Терпимей будь к людям, Таня! С твоим характером одна останешься!» — Как в воду глядела!»
«Много ты понимаешь!» — Возмутилась Татьяна, которую этот странный моно-диалог несколько отвлек и от качки, и от связанного с нею состояния. — Ты меня поучи, болезная! Поучи!»
Но странное дело. Чем сильнее гуляли у нее эмоции, тем «живее» и активнее становилась на самом деле не существующая уже Жаннет.
«Сама стерва старая! — Перешло в контрнаступление альтер эго. — Какого черта ты Олегу нервы мотаешь? Отлично понимаешь — сам он тебя в постель не потянет, и будет делать вид, что всерьез воспринимает твои non probant prétexte[132], и будет ждать, пока ты сама не запрыгнешь, созрев, или не запрыгнешь совсем, перестав ему голову морочить!»
«А почему, кстати, ему самому активность не проявить? — Попыталась защититься Татьяна. — Ну там, в Москве, допустим, понятно, жене изменять не хотел… Впрочем, другим жены обычно не мешают… Да он меня просто придумал!»
«Возможно! Что это меняет? Вот и выбери его… Сама!»
«Все! Уймись! Голова раскалывается!»
«Шизофрения?»
«Почти».
Качка…
«Уф…»
Но Жаннет действительно притихла, ушла, растворилась в тумане, колышущемся на краю сознания.
Вверх… Вниз… И опять вверх… Январское Северное море — это не летняя прогулка вдоль побережья Черного. «На теплоходе музыка играла, а я одна стою на берегу…»
Одна… Теперь у Тани пошла спокойная цепь воспоминаний, не прерываемая вмешательством подсознания.
Сама… Ну да, симпатичный, временами даже более чем, если бы влюбилась — закрутила бы так — мама не горюй. Однако же не закрутила, Значит, не влюбилась? А он женат, да и …
А теперь? Другой человек. Совсем другой. До ужаса, до полной прострации. Но она здесь, и он тоже здесь. И он… Да, красив, молод и… женат. Опять женат! Правда, здесь не то, что там, но все равно. И вообще, нужен ли он ей… в постели?
Но, видимо, существовали ключевые слова, на которые реагировала эта французская… комсомолка. Стоило упомянуть постель, как она тут как тут, словно и не уходила никуда.
«Мон шери! Кто из нас дура? Влюбилась бы? Как там ваш поэт писал: «Половодье чувств»? А как насчет «утраченной свежести»? Он женат четверть века, да у него… эээ… психофизиология уже другая! На девок — лишь бы девка — давно не бросается. Он дом построил, сад вырастил, детей поднял — все это просто так не оставишь, дала бы шанс — пришел бы. На себя посмотри — не девочка уже, в смысле — старуха сорокалетняя! А туда же, сама же ему говорила: «я девушка неромантичная», — вот трезво и подумай: а если это любовь?»