«Завтра будет болеть голова, — обречённо констатировал Матвеев, — так ей и надо! Нет, чтобы попасть в математика или, в крайнем случае, в бухгалтера. Угораздило же очутиться в журналисте. И что с того, что у Майкла отличная память? Он же, в отличие от меня, почти чистый визуал, разве что с лёгкой примесью кинестетика[320]. Тренироваться надо — до получения рефлекса. Подтягивать, так сказать, отстающего».
Фамилии и названия улиц, даты, номера домов и телефонов — огромный объём информации был распределен по полочкам и ящичкам памяти, снабжён закладками и бирочками.
«Мнемоника — великая вещь, особенно когда к месту — мысли Степана шли параллельно запоминанию — а в моём случае без неё не прожить. По крайней мере — долго».
— Майкл, мне кажется, вы меня не слушаете — в голосе майора явно читалось удивление, переходящее в раздражение — и уже довольно давно!
— Место встречи со связником будет изменяться по следующей схеме — по чётным дням недели, совпадающим с чётными датами в Касабланке, также как в Риме по чётным дням недели, совпадающим с нечётными датами… — голос Гринвуда звучал монотонно, но внятно, проговаривалась каждая мельчайшая деталь. Сэр Энтони напряжённо слушал, не веря себе, на протяжении почти двух минут. После чего не выдержал, потянулся к графину с виски и, щедро плеснув себе, не разбавляя, хватанул залпом.
— Не обижайтесь, Гринвуд, но вам бы в цирке выступать с такими способностями. Заработали бы больше чем у Крэнфилда. Я поражён…
— Терпеть не могу публичность, сэр. Так что с цирком пока повременим — подпустим цинизма в голос, а то майор совсем поплыл — обойдёмся той работой, что нужнее Британии. Это всё?
— Да. — Казалось, сэр Энтони не заметил случайной невежливости. — Пожалуй, я поеду, а то корабль придёт в порт без меня. Хе-х. — Прощаясь, он задержал руку Майкла в своей ладони и, глядя ему прямо в глаза, сказал. — Я очень на вас надеюсь. И не только я… Не провожайте, и спасибо за виски.
* * *
Прощание с Фионой вышло каким-то… Ну, не вдаваясь в подробности, вышло и всё. Точка. Степан старательно прогонял от себя мысли о возможном будущем их с Фионой отношений. Опасался сглазить. Да что там — боялся по-мальчишески поторопить события. Жизненный опыт давил, заставляя просчитывать каждый шаг, осторожно строить фразы, жадно ловя ответную реакцию, взгляд, жест.
«А не кажется ли тебе, мил человек, что ты попросту загоняешь себя? — Внутренний голос зазвучал, как обычно, внезапно и оттого ещё более противно. — Ты ведь у нас заяц пожилой — лет пятидесяти, пусть и выглядишь на двадцать с небольшим. И стоит себя так насиловать? Ну, похожа Фиона на Наталью-покойницу, кто бы спорил! Лицо, голос, походка. Если бы ещё говорила по-русски — ты, наверно, совсем бы с ума сошёл, болезный. Так что подумай…»