Корабль отбуксировал меня через риф и остановился. Отливное течение помешало «Хазане» врезаться в его корму. Скоро появилось вспомогательное судно береговой охраны, лодка в двадцать шесть футов длиной. Я отдала корабельный буксир и закрепила лини, брошенные мне береговой охраной. Теперь «Хазана» была пришвартована к борту их судна.
Вспомогательное судно втащило меня в гавань Радио-Бэй, где я привязала «Хазану» к другой лодке береговой охраны, пришвартованной у бетонной набережной. После чего два офицера поднялись ко мне на борт. Одним из них был старшина Роденхерст. Я все еще плакала и не могла говорить связными фразами. Он был ко мне необычайно добр. А я, как сейчас понимаю, пребывала в шоковом состоянии.
«Хазана», пришвартованная у набережной в Радио-Бэй
Тут же на набережной был пришвартован синий шлюп «Тамарии», который мы с Ричардом встречали на Маркизских островах. Посмотрев в его сторону, я поняла, что владельцы шлюпа видели, как корабль береговой охраны притащил меня на буксире. Хозяйка, Хельга, прокричала мне:
– КОГДА ОСВОБОДИШЬСЯ, ПОДНИМАЙСЯ К НАМ.
Старшина Роденхерст любезно перечислил мне часы, когда у них работает общественный душ. Душ был мне необходим, но я была не готова снова остаться в одиночестве. Я нуждалась в человеческом обществе.
Мне не терпелось подняться на «Тамарии» и поговорить с товарищами-яхтсменами – ну или хотя бы просто с людьми, которые как-то связаны со мной и знают о наших с Ричардом отношениях. Я пересказала береговой охране сжатую версию событий, достаточную, чтобы у них сложилась общая картина, и заверила, что совершенно не нуждаюсь в медицинской помощи. Они предупредили, что в ближайшее время им понадобится письменное заявление, но пока я могу идти и навестить друзей.
На «Тамарии» меня ждал пир. Яйца, ветчина, ростбиф, сыр, картофельный салат, булочки, молоко, сок и кофе. Я села и, не сдерживая эмоций, рассказала им свою горькую историю. Я ела и плакала, плакала и ела, но в итоге даже пару раз рассмеялась. Супруги-немцы были потрясены моим рассказом, они спрашивали, я отвечала, и мы все говорили и говорили. Они предложили мне сигарету и налили бренди. Их забота подействовала на меня утешительно, помогла снова почувствовать себя частью человеческого общества.
Часа через два в корпус судна постучал старшина Роденхерст.
– Тами, нам нужно от вас заявление. Напишете?
Я покидала «Тамарии» еще более заплаканная, но с новыми силами.
– Хотите, я найду вам чистую одежду, чтобы вы могли пойти в душ? – спросил Роденхерст.
– Да, очень…
Только когда горячая вода потекла по спине, я поняла, почему старшина то и дело намекал, что мне, наверное, хотелось бы принять душ. Я почувствовала, как каждый день, проведенный в открытом море, сползает с кожи, слой за слоем. Волосы свалялись в настоящие дреды, и распутать их не было никакой возможности. На ноге до сих пор оставался струп, образовавшийся поверх глубокого пореза, зато рана на лбу почти зажила. Все остальные раны затянулись – все, кроме раны на сердце. Я ужасно похудела – кожа да кости. Такой худющей я не была никогда прежде.