– Слышали мы уже эти басни, – скрипел незнакомый голос. – Ты что, нас за дураков держишь? Надеюсь, ты понимаешь, что наше терпение не безгранично. Если до завтрашнего утра не скажешь, нам ничего не останется, как ликвидировать тебя…
– Ребята, – взмолился Брызгалов, – вот вам крест…
– Не перебивай, – мужчина больно пнул пленника ногой. – Я не всё ещё сказал. Так вот запомни, Ты не просто умрёшь, мы будем резать тебя на кусочки. Понял? Я спрашиваю: ты понял меня?
– Понял, – захныкал Брызгалов. – Только я честно говорю…
– Меня не интересует, что ты говоришь, – перебил мужчина. – Ты запомни, что я тебе сказал. А я слов на ветер не бросаю. Завтра увидимся. Пока.
Посетитель резко развернулся и растворился за массивной дверью, из-за которой доносились обрывки фраз то ли радио, то ли телеведущего: «…по итогам второй волны перепроверки допинг-проб спортсменов, участвовавших в летних Олимпийских играх 2008 и 2012 годов в Пекине и Лондоне, выявлены сорок пять новых случаев применения запрещенных веществ. Об этом сообщается в заявлении Международного олимпийского комитета…
…Считаю целесообразным обратиться с предложением к Олимпийскому комитету России – создать независимую, хочу подчеркнуть, именно независимую общественную комиссию, куда могли бы войти кроме российских специалистов и зарубежные эксперты в области медицины, юриспруденции, авторитетные общественные и спортивные деятели и специалисты», – сказал Путин на заседании правительства России»
Как только дверь затворялась (или задвигалась) полностью, все звуки исчезали, из чего Брызгалов сделал вывод, что он содержится в каком-то бункере.
«Вот так и обо мне передадут по новостям, а через месяц, если не раньше, все забудут, – думал Фёдор Степанович. – Чует моё сердце, убьют меня эти негодяи. Убьют, как пить дать, убьют. Не выбраться мне отсюда живым. Да, Лизка, не ожидал я от тебя такого подвоха. Прожили без малого тридцать лет, и вот результат. Как же так? Лиза-Лизонька, зачем ты так? А может это и не Лизка? – вдруг усомнился Брызгалов. – Ведь мог и сынок всю эту кашу заварить. Хотя… он-то откуда знал о деньгах? А может, и знал. Могла мать поделиться, а тот дурак подговорил каких-то бандитов. Если так, то как же ты будешь жить после этого, сынок? Совесть замучает. Впрочем, какая там совесть! Вот уж поистине: ни стыда, ни совести. Как так случилось? Воспитывал, воспитывал, чуть ли не в рот всё клал. А оно видишь, как обернулось. Деньги, карьера, положение, особняк, квартира – зачем теперь всё это? Чтобы вот так сдохнуть где-то у чёрта на куличках? Хорошо, если найдут, да похоронят, как человека, а то закопают, как собаку, где-нибудь в лесу, и поминай, как звали. Хотя какая теперь разница? Похороны нужны живым, а не мёртвым. Всё та же показуха. Кладбище попрестижнее, памятник посолиднее, гости на поминках покруче… А зачем всё это мертвецу? Вот хлопнут меня эти недоноски, и что? Ну, какая разница мне потом, где меня похоронят, какой памятник установят. Кто и какие речи будет произносить у моего изголовья. Или вообще, ничего этого не будет. Господи, помоги мне! – неожиданно взмолился Брызгалов и сам себя остановил: – А, братец, о боге вспомнил? Фёдор Степанович, ты же всю жизнь был атеистом. Ну и что? Ведь бог говорит, что можно и перед смертью покаяться. Только искренне. Правильно – искренне. А ты сейчас искренне-то бога вспомнил? Или шкуру свою спасаешь? В том-то и дело, что просто не хочется подыхать. Себя-то не обманешь… Да и бога, если он есть, тоже вряд ли обмануть можно. А вот как проверить, есть ли он или нет? Вот и проверишь, завтра-послезавтра пристрелят тебя бандиты, убедишься. Не могу понять, куда наши доблестные правоохранительные органы смотрят? Я что, какой-то гастарбайтер азиатский? Почему меня до сих пор не обнаружили? Кто смог так лихо меня похитить? Ведь я и не понял ничего, как всё случилось! Очнулся – сижу в каком-то вонючем подвале. А ведь народу было сколько? Неужели никто не кинулся? Ну, как такое может быть? Убьют, точно убьют…», – на этой мысли Фёдор Степанович забылся…