– Вот так и заканчивается большинство любовных историй: определением местожительства ребенка и расписанием свиданий с ним одного из родителей.
– Вы – пессимистка, Лада Андреевна.
– Я – реалистка. Жить, Машенька, надо головой, а не сердцем.
– Но это же так скучно!
– Скучно? – Лада не поняла эмоционального порыва юной девушки. – А мир вообще не слишком весел. И нужно быть морально готовым ко всей той грусти, что его наводняет. А еще лучше себя от этой грусти как-то огораживать. А не то…
– Что?
– Не то получится так, как со следующими гостями. Давай помолчим минут пять.
Маша с готовностью кивнула и застыла на месте, боясь шелохнуться. Душа Лады ликовала. Вот еще одно доказательство того, что пиетет и уважение она внушает и молодежи, несмотря на отсутствие на лице килограмма косметики и шпилек на каблуках. Откуда женщине было знать, что за глаза помощница называет ее «старой грымзой» и, не стесняясь, копирует манеру смотреть на свидетелей по делу поверх очков? Об этой стороне жизни Ладе было ничего неизвестно. Ей была знакома только та, в которой она сидела в смежной с залом суда комнате и дышала, дышала, дышала.
Последнее слушание было именно тем, документы по которому изучала дома. Такие дела Лада не любила. Нет, никогда не колебалась и не думала нарушить закон, но все же осадок оставался. Она не жалела женщин, не заботящихся вовремя о своем будущем, но ее угнетала мысль о невольном пособничестве жадным мужчинкам, не желающим отрезать хотя бы кусочек пирога бывшим женам и детям. Жены – ладно, дело десятое. Но разве бывают бывшие дети? Кроме того, Лада не могла не чувствовать и не осознавать, что каждая из истиц, которым приходилось отказывать в возможности поровну разделить имущество (если бы оно было, то разделила бы, конечно, но как делить то, чего нет?), уходила из суда, унося в себе, а то и изрыгая проклятья в адрес не только бывшего мужа, но и «купленной с потрохами судьи, в которой нет ничего человеческого». Хотелось крикнуть вслед каждой из них: «Я действую в рамках закона!»
Но кричать что-то после объявления заседания закрытым было не положено. Тем более судье. Вот и молчала.
– Зови! – крикнула Лада Маше и завернулась в мантию. Во время таких процессов она всегда надевала мантию, чтобы подчеркнуть: она подчиняется только закону, а не эмоциям или женской солидарности.
Все закончилось гораздо быстрее, чем предполагалось. Истица не истерила, не умоляла и не плакала, сказала, что все понимает и предполагает, что суд не сможет удовлетворить ее просьбу (она так и сказала – «просьбу»), потому что у нее нет ни малейших доказательств настоящего «богатства этого человека». Когда женщина произносила речь, она смотрела на мужа, нет, не с презрением, которое было бы вполне понятно, а с плохо скрываемой жалостью. Лада даже решила, что истица ей нравится. «Вот человек, умеющий держать удар. Знает, что погорячилась с отсутствием брачного контракта и теперь расплачивается за это, но, видимо, считает, что и муженька бывшего где-то поджидает расплата за его, мягко говоря, недостойное поведение». Сказала истица и о том, что у нее есть свидетели их с мужем прошлой обеспеченной жизни, но их слова, «ясное дело, ничто против бумажки».