— Врешь, не сбежишь! — азартно выкрикивает маг.
Опровергая его слова, она все так же легко избегает следующего удара. Бархан из рухляди за ее спиной опасно кряхтит и поскрипывает.
— Элвин, мне кажется… — начинаю я.
В этот момент гора скарба обрушивается с грохотом. Испуганно визжат брауни. Я пригибаюсь, закрываю голову руками, совсем рядом пролетают скалка, пустой флакон от духов, полуобгоревшая книга и тазик для варки варенья. С глухим стуком на кровать падает чугунная ванная.
— Ме-е-е! — возносится к потолку восторженный клич.
Следующие несколько минут в подвале творится невообразимое и нелепое. Коза ловко скачет по мусорным кучам, всякий раз умудряясь уклониться от чар. Ее путь отмечают сходящие с гор хлама лавины.
Пищат брауни, восхищенно матерится маг. Безумное зрелище освещает полыхающий под потолком шар пламени.
Ад в балагане.
— Попалась! — объявляет Элвин. — Вот мерзавка, а!
— Ме-е-е, — жалобно отзывается Хейдрун.
Она лежит у выхода, перебирая ногами. Пытается и никак не может подняться.
— Вы что устроили?!
Смех и слезы. Скарб, раньше сложенный в горы, теперь ровным слоем заполняет подвал, завалив сундуки. Среди вещей то тут, то там мелькают испуганные личики брауни.
— Намусорили немного. Но было весело, согласись.
Я улыбаюсь в ответ на его мальчишескую улыбку. О да! Мне уже давно не было так интересно и весело, как сегодня вечером.
Элвин завязывает последний узел на невидимой веревке, сдерживающей буйную гостью, и опускает руки мне на плечи.
— Пойдем, радость моя?
Ну вот опять! Прикосновение разрушает возникшую было легкость. Становится трудно дышать, ток крови отдается в ушах, от его голоса — мягкого, с еле слышной хрипотцой — по телу бегут мурашки.
Да, я могу злиться на него, могу обижаться. Меня раздражает его самоуверенность и то, что даже после признания в любви я не чувствую себя рядом с ним хозяйкой положения. Что бы я ни делала, им не получается управлять!
Но невозможно не заметить, как он действует на меня.
Как невозможно отрицать, что я отчаянно хочу его внимания и общества.
— Пойдем, — соглашаюсь я, будто не заметив этого жеста.
Мы пробираемся назад по полузаваленной тропке. Я опираюсь на его руку — ту самую, металлическую, в кожаной перчатке. Перчатку он снимал только один раз на моей памяти, когда рассказывал о прошлом, и почти сразу надел снова. Должно быть, стесняется протеза, хоть и трудно поверить, что Элвин способен чего-то стесняться.
Я спотыкаюсь, но он ловит меня в объятия. Несколько мгновений мы так и стоим, замерев. Чувствую виском горячее дыхание. Отчего так больно внутри и хочется плакать?