— Обещаю, — нехотя выжала я. Я бы лучше сказала. Пусть бы задумалась и постаралась сделать всё, чтобы Коул её бросил. Эх, дурочка она. Такой молодой человек у неё отличный. Был. То есть он и есть, но статус их относительно друг друга изменился. — Куда ты теперь?
— Не знаю, да и какая разница?
— Большая, ты где живешь-то вообще? — хотелось бы хоть чем-то помочь, обустроить его жизнь так, чтобы они с Джейдой рано или поздно вернулись в свою любовь, не потерялись окончательно.
— Я жил в комнате над клубом, — он презрительно повел носом в сторону верхних этажей, — а так-то я сам приезжий. Так что, видимо, придется возвращаться на родину. Искать работу там. Хотя, что я умею? Только хорошо разбивать лица, а в провинции таких умельцев и без меня хватает.
— Ты обязательно где-нибудь пригодишься! — приободрила я воздух, а не его. Тут все были без образования, специализации и особых умений. Потому они и были тут. Я в том числе. Именно поэтому я так щепетильно относилась к учебе Джело. Из него должен выйти толк! У него будет шикарное будущее. — Передать что-нибудь Чжеджи?
— Не надо, — он криво улыбнулся, махнув рукой, — разве что привет.
Мне стало жалко их отношения почти до слез. Грустно выдохнув, я села в машину Химчана, продолжая оглядываться даже через окно на Санха. Иногда хочется заглянуть сквозь время, туда, где прошло уже лет десять, чтобы убедиться: ну точно, всё наладилось. Без этого отвратительно себя чувствую, не зная, оправдаются ли мои надежды на лучшее?
— Глупая молодость не смогла сохранить счастье? — продекламировал Химчан, проследив мой взгляд. Отъезжая, мы бесшумно заскользили по припорошенной дороге, на которую опять по чуть-чуть, как из прорванного на небе мешка, посыпался снег.
— Ничего, ещё восстановят его, — уверено заявила я, — сам-то что, старый больно? Если такой умный, то где твое счастье? Где? Не сохранил, или и не нашел?
— Ты о другом хотела у меня спросить, — непроницаемо заметил Химчан.
— Хотела и спрошу, но сейчас о другом интересуюсь.
— Слишком много хочешь знать. Вот ты так точно быстро состаришься.
— Я и старая буду кайфовая, а ты уже теперь душный. Тебе бы поменяться, — подколола я его.
— Боюсь, я уже неисправим. А что, я так плох? — казалось, его не волнует эта тема, но почему-то я знала, что о безынтересных для себя вещах парень и говорить бы не стал.
— Нет, ты классный, — смилостивилась я. Но комплимент шел от души. — Какой есть, такой и классный.
— А какой я есть? — пользуясь пустотой дороги, Химчан остановился на светофоре, хотя горел зеленый. Он нажал на аварийку и развернулся ко мне, уставившись в моё лицо взглядом охотника. — Какой я, Шилла? Что ты обо мне знаешь? Ничего! Ты не воспринимаешь всерьёз то, что я тебе говорю, с детской непосредственностью не представляя, насколько страшные вещи я совершал. Тебе всё весело и любопытно! Но столкнись ты с этим лицом к лицу, ты испугаешься, убежишь и перекрестишься, прежде чем со мной связываться. А ещё — да — я нудный, ужасно скучный. Знаешь, о чем я люблю говорить? О классической немецкой философии, о компьютерных программах и научных новинках, исследованиях. Мне это нравится, понимаешь? Я до экстаза обожаю чистоту и порядок, не люблю большинство музыки, хотя играю на скрипке и национальных корейских музыкальных инструментах. В основном меланхоличные и тягучие баллады. Потому что мне они нравятся. А ещё я слежу за тем, что ем и занимаюсь спортом не из любви к нему, а из боязни поправиться. Потому что я весил на несколько десятков килограммов больше, чем сейчас. У меня вызывает рвотный рефлекс масса вещей, и в целом я молчалив и скрытен. Ну, что тут классного?