Туски Септимуса продвигались к центурии Руфуса, оставляя за собой трупы самнитов. Среди них поднялась паника: задние ряды не видели, что творилось впереди, передние теряли товарищей одного за другим. Многие из них по-прежнему не выпускали из рук, ставшие неподъемными хасты (тут воевала не македонская фаланга сариссофоров). Висящие на руке щиты не защищали от метких уколов гладиусами. Центурии двенадцатой манипулы второго легиона почти без потерь вырезали два десятка рядов самнитской фаланги и соединились, выйдя из боя за спинами гоплитов.
Септимус, опасаясь атаки всадников, построил манипулу в каре. Самниты продолжали восхождение на холм, тесня манипулы тусков. А кавалерия сабинян все не нападала.
Центурион Помпа оглянулся и понял, что на помощь первого легиона теперь рассчитывать не стоит. Сабиняне, заметив переправу тусков через Тибр, покинули окрестности холма и теперь бьются с легионом Консула. Нет, не бьются — убивают мечущихся в панике и в воде и на суше легионеров.
«Руфус! Манипулу в две линии! Ударим в спину фаланге пока не поздно!», — команда центуриона выполнялась, едва достигнув ушей очередного солдата. Некоторые сами сообразили, увидев, что каре распадается, и товарищи на бегу подхватывают с земли пилы и хасты.
Солдаты Септимуса держась за спиной у гоплитов, метнули дротики и бросились в атаку. Кое-кто из самнитов оборачивался, но тут же умирал от удара гладиусом или пилума, брошенного легионером второй линии манипулы.
Никто из самнитов не покинул холм, но и от второго легиона осталось не больше пяти манипул.
Трибун Тулий лежал укрытый пурпурным плащом с ужасной раной от сабинянского дротика, угодившего в рот. Когда сабиняне заметили переправу первого легиона и, оставив за холмом две сотни всадников, ускакали, трибун решил сотней кавалерии тусков при поддержке ополченцев напасть на них. Сабинян отогнали. Триарии теперь могли не беспокоится о своем тыле, но дротик, брошенный меткой рукой сабинянина лишил второй легион тусков командира.
Септимус смотрел то на тело Тулия, то на сабинян добивающих первый легион. Он понимал, что помочь Консулу уже никто не в силах. «Нужно уходить, но куда? Всадники догонят».
— Ты, кажется, Септимус? — Услышал он за спиной. Обернулся. Старший центурион первой манипулы в кольчуге, заляпанной уже загустевшей кровью, смотрел устало, — Я Гней Публий, слышал обо мне? — Септимус молчал, размышляя о том, что понадобилось столь прославленному воину от него. — Вы победили нас на меркурии! — Его щека с огромным шрамом стала поддергиваться, от чего рваный рубец зашевелился словно змея.