Капитан предложил ему отдохнуть, а с полуночи присоединиться к нему на время его вахты, чтобы ознакомиться с условиями ночного плавания по реке.
— Я застал еще времена, когда бегемоты переплывали реку и надо было смотреть в оба. Впрочем, делали они это редко. У каждой семьи есть своя территория, и они ее охраняют. Охота на бегемотов давно запрещена, но туземцы их все равно убивают. Так что встретиться с ними на реке удается теперь не часто из-за того, что их просто мало. Крокодилов тоже стало меньше, но мне их не очень жаль.
— А как на реке с плавающими бревнами? — поинтересовался Комлев. Он знал, что для колесного парохода это враг номер один.
— Случаются, хотя, к счастью, не часто. Когда не очень темно, а бревно или ствол дерева выступает над водой, удается отвернуть. Колесные плицы у нас из крепких досок, но и они ломаются. Заменой их занимается машинная команда и, конечно, без большого желания. Она считает, что по-ломка плиц происходит по виде судоводителей, и во многом это так. А мне приходится удлинять время стоянки, чтобы произвести ремонт колес, хотя никто не любит терять светлое время на стояние у причала, а потом двигаться в темноте. И рушится, конечно, расписание. Поэтому я не устаю напоминать своим помощникам: «Джентльмены, берегите гребные колеса. Благодаря им мы и передвигаемся по воде».
Комлев побывал в машинном отделении «Лоалы» сразу после ее выхода в рейс и тут же вспомнил свою первую летнюю практику в училище на пароходе «19-й партсъезд». Капитан, старый, как и сам пароход, держался с мрачноватым достоинством хранителя древних, но не ценимых современниками реликвий, который к тому же подозревает, что посетители смеются над ним за его спиной.
— Я думаю, что вы видите последний пароход на плаву, молодые люди, — говорил он в первый день прихода курсантов. — Предлагаю хорошо запомнить все, что вы на нем увидите. Своим молодым подчиненным вы тогда сможете хотя бы рассказать, как работает паровая машина.
Капитан был одет со старомодной флотской элегантностью и, кажется, ничуть не завидовал им, молодым, дерзким и раскованным, которым все еще казалось, что жизнь впереди такая длинная, что сама ее обнадеживающая протяженность во времени как бы зачеркивает пугающую возможность ее конца. Комлев помнил себя таким же молодым дураком, как и большинство его товарищей, но пароход тогда его заинтересовал своей уходящей в историю жизнью. Практикантам показывали работающую паровую машину и это было похоже на путешествие в эпоху Уатта и Ползунова. Мало что изменилось с восемнадцатого века: два огромных цилиндра, неспешное движение поршня, угрюмо-покорное вращение тяжелого маховика.